— Какой человек? Какой пистолет? — прижав ладони к вискам и резко их отнимая, Елена нахмурилась. — Расскажи подробнее, я уже ничего не понимаю. И при чём здесь вообще ты, если обвинили Алексея Михайловича?

— Тот, который стрелял в Его Высочество, когда я приехала сюда. На допросе у Императора он сказал, что выполнял волю папеньки. Но ведь этого не может быть! — до сей поры тихая, пусть и местами бессвязная речь прервалась отчаянным восклицанием. Сидевшая в оцепенении Елена от такой перемены тона встрепенулась и быстрым шагом преодолела расстояние от кушетки до окна.

— Здесь какая-то ошибка. Алексей Михайлович не мог составить заговор против государя, — от волнения стало недоставать воздуха, и девушка постаралась сделать несколько мелких и размеренных вдохов, чтобы хоть немного унять внутреннюю дрожь и снять спазм.

— Я и сама не верю в это. Но тот человек указал на папеньку, и, похоже, государь не усомнился в его словах, — все еще одетая в домашнее платье Катерина могла позволить себе задыхаться через слово, не боясь обморока из-за туго затянутого корсета. Но эта мысль ее заботила сейчас меньше всего: куда сильнее хотелось дознаться до истины и снять эти беспочвенные обвинения со своей семьи. — Эллен, я хочу добиться аудиенции! — вскинув голову, внезапно проговорила княжна Голицына, — Я уверена, что это все какое-то недоразумение.

— Ты полагаешь, так легко удостоиться беседы с Его Величеством?

— Нет, но дядюшка наверняка сумеет провести меня. И если бы мне удалось сначала переговорить с Николаем Александровичем, возможно…, — вспоминая неожиданную помощь со стороны цесаревича, княжна сцепила пальцы рук в замок, сама еще не зная, какая отводится роль в ее задумке Наследнику Престола. Тот взгляд, которым он ее одарил, кажется, еще долго не покинет ее мыслей. Благодарность и сочувствие, мельком прочтенные в синих глазах, смутили и заставили опустить голову.

— Я ни разу не усомнилась в добром сердце Его Высочества, но зачем бы ему заступаться за тебя?

— Не подумай чего — тем невольным столкновением я помешала выстрелу попасть в цель. Вроде как спасла от покушения, — пытаясь предотвратить лишние предположения подруги, пояснила Катерина. Обреченно вздохнув, Шувалова с какой-то странной эмоцией взглянула на стоящую перед ней девушку.

— И почему я не удивлена тому, что ты вновь впуталась в какую-то историю?

В ответ на это Катерина посильнее запахнула пуховой платок, ничего не говоря. Впрочем, вопрос явно принадлежал к разряду риторических: Елена давно знала, что добром ни одна авантюра подруги еще не закончилась. Даже вполне невинная на первый взгляд. Оставалось лишь молиться Богородице, чтобы отвела беду от их дома, да надеяться на скорое закрытие дела, в котором бы выяснилось, что на князя вину свесили по ошибке.

***

Российская Империя, Карабиха, год 1863, сентябрь, 29.

О том, что в семье Голицыных стряслась беда, можно было судить уже на подъезде к усадьбе. Обычно оживленный двор сейчас пустовал: разве что, зевая, да изредка останавливаясь, чтобы почесать спутавшуюся рыжую бороду, сметал в кучу опадающие в грязь листья Степан. Не смеялись вышедшие за водой служанки, коих княгиня вечно ругала за любовь к праздным разговорам, не слышалось конского ржания со стороны конюшен, где властвовал Василий, выкупленный князем еще до отмены крепостного права у соседей, князей Стрелецких, за его невероятный дар обращения с лошадьми: даже самого норовистого коня он умудрялся усмирить ласковым словом. И не встречал карету, дабы помочь барышням выйти из нее, Гришка, чье лицо по приезду домой Катерина видела первым. Тишина стояла такая, что хотелось кричать, дабы хоть этим резким звуком разбить окружающие стеклянные стены, которые создавали иллюзию скорби, нависшей над имением, как казалось княжне, поднимающей юбки, дабы оные не впитали в себя влагу, превратившую до того сухую землю в грязь.

Извозчик, заметивший, что барышня покинула карету, тронул лошадей; цокот копыт постепенно начал затихать, увозя с собой Елену и Дмитрия Шуваловых, которых Катерина клятвенно пообещала навестить позже, когда хоть немного прояснится ситуация с папенькиным арестом. Подруга намеревалась составить княжне компанию, но ее всё же удалось убедить в том, что сейчас не лучшее время для визитов. Тех же речей удостоился Дмитрий, настаивавший на том, чтобы сопроводить невесту в дом и остаться с ней в качестве духовной поддержки. Только Катерина, и без того жалеющая о том, что жених узнал о случившемся, просила его удержать это в секрете, даже не давая ее семье понять, что он осведомлен о постигшем Голицыных несчастье. Потому, с трудом открыв дверь и проскользнув в образовавшуюся щель, стараясь протянуть и запаздывающую юбку, пока оная не застряла между сходящимися створками, княжна тихо выдохнула, уже боясь нарушить эту неестественную тишину поместья.

В гостиной, на удивление, не обнаружилось никого из домашних. Пустовал и кабинет Алексея Михайловича, где нередко можно было застать князя Петра. Все сильнее ощущая какую-то неправильность происходящего, Катерина минула коридор, где горела единственная свеча в настенном тройном канделябре, и почти бегом, что позволяла себе лишь при отсутствии посторонних глаз, задыхаясь от ускорившегося шага, поднялась по лестнице. Капор, надетый ради защиты от холодного сентябрьского ветра, от таких действий упал на спину, подтверждая, что с утра завязать его мантоньерки крепко княжна не сумела, и нарушил также наспех сделанную прическу. Однако до всего этого неизвестно чем испуганной Катерине дела не было: сердце заходилось все сильнее по мере проверки комнат, в которых все выглядело так, будто их давно и навсегда оставили. С каждым новым разочарованием, следующим за скрипом очередной двери, внутри княжны рос и множился страх. И если бы не маленькая фигурка Ольги, сидящей в спальне княгини, и углубившейся в чтение столь сильно, что казалась неживой скульптурой из камня, Катерина верно бы сошла с ума. Бросившись к сестре, словно бы оная являлась ее последним спасением, княжна облегченно выдохнула. Завидевшая ее девочка моментально отложила книгу, поднимаясь навстречу вошедшей и заключая ее в крепкие, сквозящие обреченностью, объятия.

— Катенька, какое счастье, что ты вернулась! — казалось, что младшая готова расплакаться от счастья, хотя в тех же чувствах пребывала и сама Катерина, не решающаяся отпустить сестру. Тепло, исходящее от той, чудилось сейчас единственным доказательством жизни в умирающем поместье.

— Где маменька? Где Петр и Ирина? — не надеясь даже и получить ответа на эти вопросы, всё же заговорила княжна, желая хоть так заполнить пустоту в усадьбе. Объятия всё же были разрушены, и теперь девушки сидели рядом друг с другом, сцепившись руками, словно не желая терять хотя бы этого подтверждения в том, что они вместе.