— Мы приняли решение оказать поддержку Дании в ее войне с Пруссией.

— Мне стоило догадаться, — хмыкнул цесаревич, — полагаю, выбора у меня нет?

— Ни я, ни твоя мать не имеем намерения принуждать тебя к этому браку, — с внезапной мягкостью произнес Александр, действительно не желающий семейного несчастья сыну, однако понимающий невозможность поставить жизнь частного лица выше жизни монарха, а значит, необходимость сочетаться союзом во благо Империи. — Но из всех претенденток на роль будущей Императрицы Дагмар подходит более всего.

— Особенно тем, что не является немкой, — насмешливо уточнил Николай. — Вы не думали о том, чтобы на русский престол возвести действительно русскую Императрицу? Даже принцесса Ольденбургская была бы куда более привлекательной кандидатурой.

Не сказать чтобы он и впрямь желал видеть подле себя Екатерину, приходившуюся ему троюродной сестрой по матери, которая и намеревалась устроить их брак, не состоявшийся в силу конфликта между Марией Александровной и Терезией Вильгельминой, матерью принцессы. Супруг ее, герцог Ольденбургский, являлся внуком Павла I, поэтому Екатерина вполне могла бы повторно породниться с Романовыми. Николай питал к ней теплые чувства, однако видел в ней лишь младшую сестру, тем более что был хорошо осведомлен о романтическом интересе к принцессе со стороны графа Шереметева, находящегося в его свите. В некотором роде он был даже рад, что переговоры о браковенчании завершились категорическим отказом, хотя стремление принцессы видеться с ним как можно чаще так и не угасло. Порой встречаясь с ней на воскресных обедах, где собиралась вся императорская фамилия, он ловил ее тайные взгляды, переполненные грустью. А со слов графа Шереметева, и балы она посещала лишь ради их не всегда случающихся свиданий.

Волей ли случая или же Провидения в его судьбе появилась другая Екатерина? Столь похожая во многом на первую, но словно бы руками Творца созданная для него, воплотившая в себе те черты, которых ему недоставало в принцессе Ольденбургской.

— Ваше ёрничанье здесь не уместно, Николай.

— Я мыслю во благо Империи. Не этого ли Вы хотели, Ваше Величество?

Александр, не способный укорить сына хотя бы потому, что в его возрасте куда острее реагировал на беседы о продиктованном политическими интересами браке, только завел руки за спину, отворачиваясь. Он понимал, что Николай вряд ли когда будет действовать столь же необдуманно, как и он в юности: цесаревич всегда принимал свое предназначение, и если того потребует престол, он женится на выбранной родителями принцессе. Но будет ли он счастлив?..

Подавив тяжелый вздох, Александр, все так же избегая взглядом сына, произнес:

— В жизни Императора может быть не одна женщина, но как бы дорога она ни была Вам, Николай, не допустите морганатического брака. Не обрекайте страну.

Кому он адресовал это — сыну или же себе — так и осталось неразгаданным. С минуту Николай в упор смотрел на отца, после чего, поборов желание добавить нелицеприятный комментарий к первой фразе, коротко поклонился и вышел из комнаты.

О мезальянсе он и не думал всерьез, потому что это было бы унизительно. Для всех.

А теперь и вовсе не имело смысла.

Комментарий к Глава двенадцатая. Нет кары страшнее, чем быть виноватым

*эпидемия холеры 1852-1861 гг была самой затяжной в России и одной из самых тяжелых для Петербурга в частности.

========== Глава тринадцатая. Звезда в обгоревших клочьях небес ==========

Российская Империя, Семёновское, год 1864, май, 11.

Сколь непростым было возвращение в ряды живых, Дмитрий понял еще в кабинете цесаревича, когда увидел полные ужаса – не радости, как ему думалось до того – глаза невесты. Но в полной мере он осознал всю сложность своего положения, когда за окном кареты мелькнули белые стены фамильной усадьбы Шуваловых. Все было так же, как и до его последнего визита сюда, разве что теперь деревья пробудились ото сна, одевшись в тончайшие платья из свежей листвы, любимые бледно-желтые тюльпаны матери уже раскрылись и явно готовились сбросить лепестки, а от крокусов и вовсе оставались лишь единицы, которые вскоре уберет садовник. Слуги, ощутившие приближение лета, наслаждались теплом – судя по что-то обсуждающим девицам, одна из которых явно возвращалась с водой (коромысло оттягивало своим весом плечо), а другая пыталась удобнее перехватить объемный тюк. Все выглядело так, будто его исчезновение ничего не изменило.

Тройка плавно замедляла свой бег, и с каждой секундой, приближающей карету к остановке, Дмитрий ощущал, как внутри все оледеневает вопреки расцветающей весне.

Становилось страшно.

Катерина, сидящая напротив, то ли задремала, то ли просто избегала разговора: глаза ее были прикрыты, грудь мерно вздымалась, руки напряженно сжимали плотную ткань верхней юбки. Ее прощение он сумеет заслужить, в этом не было сомнений. Впрочем, если не простит, так тому и быть – он виноват. Но реакция невесты – лишь капля в море: то, каким ударом станет известие о фальшивой его гибели для матери, отца, сестры, братьев, было куда страшнее. В стойкости Катерины он не имел сомнений. Стойкость родных же проверять не хотелось.

Когда карета последний раз мягко покачнулась, прежде чем остановить свой ход, Дмитрий невольно напрягся. Снаружи уже доносились грузные шаги Степана, готового отворить дверцу, дабы помочь выйти незнакомому барину. Потянувшись вперед и дотронувшись холодной руки невесты, что тут же очнулась, но не удостоив его и взглядом, он услышал, как со скрипом давно не смазанных петель пропадает последняя грань между иллюзорным спокойствием и столь нежеланной реальностью.

Помедлив, Дмитрий обернулся, чтобы увидеть, как в том же ужасе, что ранее у Катерины, расширяются глаза слуги – лишенного маскировки его было сложно не узнать.

– Свят-свят!.. – осенив себя размашистым крестом, Степан попятился. – Покойник… – сглатывая, пробормотал он.

Догадываясь, что слуга сейчас вряд ли на что-то годен (разве что слух по поместью разнести), Дмитрий покинул душное полутемное пространство кареты самостоятельно и обернулся, чтобы подать руку невесте. На удивление та приняла сей жест, но с такой отчужденностью и столь быстро разорвала их недолгий контакт, что стало ясно – не простила.

Не обращая внимания ни на ускользнувшего куда-то Степана, ни на холодность Катерины, Дмитрий безмолвно предложил ей следовать за ним. Сейчас ему предстояло нечто более страшное, нежели бесстрастность невесты.