Правда, как приличная невинная барышня, она вообще не выказала никакого интереса и подозрения, подводя жениха к первому попавшемуся торговцу и начиная усиленно рассматривать янтарные украшения. Она старалась, чтобы её восхищение то одним, то другим комплектом, выглядело натурально, но рука все же дрогнула, когда «голубой мундир» оказался слишком близко и обратился к Дмитрию.

Ей даже на миг подумалось, что Император все же переменил свое решение и намерен отозвать своего личного адъютанта обратно, хоть и дал согласие на временную его отставку (ровно до браковенчания). Но, как оказалось после короткой и тихой беседы, в которую она тщетно старалась вслушаться, Дмитрию просто нужно было отлучиться на пару минут, о чем он и сообщил невесте, настоятельно упрашивая её не сходить с места – как бы не потеряться им тут.

Катерина, заверив жениха, что обратится в статую и заодно может поработать на благо торговца, демонстрируя посетителям Гостиного Двора янтарные украшения на себе, настороженно проследила за тем, как тот скрылся в толпе с «голубым мундиром» (правда, обернувшись раза четыре, чтобы удостовериться, что невеста слово держит), а после облегченно выдохнула. И быстро осмотрела ближайшие к себе ряды, выбирая, с какого начать: ей представилась чудная возможность наконец определиться с подарком Елизавете Христофоровне, пока Дмитрия нет рядом.

Стоило бы отправиться в Малый Гостиный Двор, где располагались мастера-мебельщики, однако для этого следовало покинуть основное здание, и наверняка вернуться вовремя она не успеет. Доставлять же беспокойство жениху ей совсем не хотелось.

Вздохнув, Катерина миновала пару лавочек и остановилась возле торговца, предлагающего фарфоровые и стеклянные изделия: скорее бездумно, нежели действительно чем-то заинтересовавшись. Все эти мелочи казались излишне простыми для того, чего ей бы хотелось.

– Не могли бы Вы мне оказать помощь, mademoiselle? – раздался мягкий голос где-то справа, и Катерина с удивлением обнаружила, что обращались именно к ней. Невысокий мужчина лет сорока с рыжеватыми волнистыми волосами и щегольски подвитыми усиками в темно-сером штатском платье, на чьем лице была написана усталость, граничащая с отчаянием.

– Чем могу быть полезна? – возвращая торговцу фарфоровую фигурку и отдавая все внимание незнакомцу, осведомилась Катерина, не испытывая и капли опасения при этой беседе – слишком много посторонних людей, чтобы это хоть как-то её скомпрометировало.

– Видите ли, – он неловко помялся, пожевав губу, – моя супруга… у нее день ангела. Я искал для нее кружева – она так мечтала о них, но мы не можем себе такого позволить. Мне посчастливилось найти их, но кое-что меня насторожило – я столько слышал о них, и помнил об их истинной цене, и потому то, сколько запросил торговец, мне показалось странным. Даже если бы он хотел по какой-то причине уступить товар, это слишком низкая цена.

Катерина слушала его молча, видя, как нелегко незнакомцу дается рассказ, словно он каждое слово пытался подобрать и узнать, подходит ли оное к остальным. То ли раньше ему не приходилось изъясняться так сложно, то ли просто он по натуре был крайне молчалив и стеснителен. На миг вообще подумалось, что ему стоило больших усилий обратиться к ней – абсолютно незнакомой барышне, да еще и выглядящей не в пример состоятельнее: это читалось не только в разнице их платьев, но и в том, как они оба держали себя, смотрели, говорили.

– Дело в том, что я заприметил на Вашем платье такие же кружева, – тем временем пояснял незнакомец, – и потому мне подумалось, что Вы должны бы в них разбираться. Да и молодая барышня всяко побольше моего знает об этом, – он печально усмехнулся и продолжил: – Я имею смелость просить Вас пройти со мной, чтобы удостовериться, что кружева не фальшивые.

Он замолк, напряженно вглядываясь ей в лицо, словно надеялся уловить там какой-то знак, который подскажет ему, как решится его судьба. Катерина же смешалась и с минуту не знала, как ответить: она бы не назвала себя истинной модницей, что с легкостью отличит малины от антверпенского кружева, хотя могла с уверенностью говорить, что на её платье пошли валансьен, а на веере от цесаревича сразу же распознала англетер. Только её платье сопровождалось бесконечными комментариями Эллен, которая знала, кажется, все, что надлежало знать светской барышне, а веер… не распознать брюссельские плетения, о которых мечтали все, было бы слишком странно.

– Я бы желала помочь Вам, monsieur, однако не могу отлучиться, – качнула головой Катерина, – с минуты на минуту вернется мой жених.

Незнакомец, кажется, опечалился еще сильнее: его и без того опущенные уголки губ дернулись, словно бы могли опуститься еще ниже, а глаза заблестели. У Катерины даже сердце кольнуло, столь несчастным он выглядел.

– Это не отнимет более пары минут – лавочка здесь же, на Невском, – мужчина предпринял еще одну попытку и, похоже, даже порывался упасть перед ней на колени – Катерина опасливо сделала полшага назад. Тяжело вздохнув, она обернулась: Дмитрия не было видно.

– Где, Вы говорите, видели кружева? – она силилась вспомнить, кто мог бы рядом продавать ткани, чтобы помочь незнакомцу, не покидая Гостиного Двора, но это было тщетно: она едва ли запоминала все эти мелкие лавочки и прочие заведения, что одно за другим открывались на главном проспекте столицы.

– В Пассаже, – уточнил мужчина, а Катерина расслабилась – до здания напротив было рукой подать, а народу там было, пожалуй, даже больше, чем в Гостином Дворе – его полюбила вся петербургская публика, для которой такая улица-галерея стала диковинкой. Особого внимания, пожалуй, удостаивались даже не магазины, а ресторация и квартирки третьего этажа, где часто проводились литературные вечера. Быть может, если сейчас она на выходе столкнется с женихом, тот сопроводит их, а после они смогут зайти в кофейню и взять тех волшебных пирожных с белоснежным кремом.