Теперь же к числу лиц, старающихся как-то воздействовать на цесаревича, присоединилась королева Луиза.

В том, что вся инициатива относительно союза России и Дании исходила от нее, Николай уже давно не имел сомнений, и каждый раз убеждался в этом все сильнее. Король Христиан тоже пару раз говорил с ним об этом, но скорее мимолетом, нежели целенаправленно и обстоятельно. Еще в день прибытия Наследника Российского Престола они сошлись на том, что решение будет принято ближе к осени, и обязательно после беседы с Императором: хоть и Николай являлся прямым преемником трона и посетил Фреденсборг по настоянию отца, требовалось соблюдение всех формальностей.

Король Христиан все это принял без каких-либо возражений. Королева Луиза ждать не желала.

Она вновь попыталась подвести Николая к ответу касаемо его намерений в отношении Дагмар. Её излишняя активность заставляла думать, что она бы уже завтра и к венчанию все подготовила. Лишь бы еще одна потенциальная российская Императрица не потеряла этот заманчивый титул. Или, точнее, она сама не лишилась статуса матери российской Императрицы.

Николай, пусть уже и внутри себя избавившийся почти от всех вопросов, сказать что-либо определенное датской королеве просто не желал.

Если бы об этом его спросила Дагмар, наверняка, он бы дал ответ. Правда, долго бы подбирал верные слова – он не желал лгать этой чистой, невинной девочке, влюбленной в него со всей искренностью, на которую было способно её большое, горячее сердце.

Если бы об этом его спросила мать, он бы сказал то, чего она ждет. Потому что не желал разочаровать. Не желал видеть снова прочерчивающую высокий лоб мучительную складку и тоску в голубых глазах.

Если бы об этом его спросил Саша, он бы… возможно, он бы раскрыл правду. Хотя будет сомневаться, а стоит ли тревожить брата. Лучше тому верить, что он действительно счастлив.

Но датская королевская семья о его решении узнает не раньше, чем он нанесет визит родителям.

Перо с едва слышным скрипом вывело первые буквы. Черные острые линии на желтоватом фоне. «Дорогая Maman». Ни капли лжи – и ничего, что могло бы взволновать Императрицу. Обо всем, что тяготит сердце, он расскажет брату, когда они свидятся – Николай питал надежду, что Саша еще будет в Дармшадте, когда он прибудет. Если же нет… если же нет, он оставит эту беседу до лучших времен. Быть может, даже она и не состоится вовсе – все это временное.

Сомнения, тревоги. Они рассеются туманом по утру.

«…Если бы Ты знала, как я счастлив: я влюбился в Dagmar. Не бойся, что это так скоро, я помню твои советы и не могу решиться скоро. Но как же мне не быть счастливым, когда сердце говорит мне, что я люблю ее, люблю горячо… Как мне описать ее? Она так симпатична, проста, умна, весела и вместе застенчива. Она гораздо лучше портретов, которые мы видели до сих пор. Глаза ее говорят за нее: такие добрые, умные, бойкие глаза».

Только бумага не заменит живого слова, а ему сейчас так было нужно увидеться с матерью. Ощущение, что он совершает что-то неправильное, зудело где-то под лопатками, не давая покоя. Он мог отправить через телеграф прошение отцу и решить все сейчас, но все внутри требовало отправиться в Дармштадт.

Взглянуть в родные глаза и убедиться – так надо.

Это – его судьба.

Даже при том, что Фреденсборг являлся одним из крупнейших датских дворцов, тем более на данный момент являлся основной резиденцией королевской семьи, сегодняшний ужин проходил довольно скромно. И даже танцы, последовавшие за ним, едва ли можно было назвать полноценным балом. Гостей едва ли насчитывалась сотня, да и зал они заняли не самый большой. Выводя на первый танец принцессу вслед за идущей рука об руку правящей четой, Николай невольно вспоминал последний вечер в Царском Селе. Такой же уютный, без излишней помпезности, но все же куда более домашний, поскольку там не было ни одного незнакомого лица, или кого-то, кого ему бы не хотелось видеть.

Здесь же один только взгляд королевы Луизы, весь вечер пристально наблюдающей за дочерью, напоминал ему, зачем он прибыл в Копенгаген и что от него ожидают.

Николай не мог даже полностью расслабиться – внешне он выглядел абсолютно невозмутимым, на лице заняла свое привычное место полуулыбка, обращенная к юной принцессе. Однако внутри все находилось в том напряжении, что обычно его охватывало лишь в дни военных парадов, или когда его внезапно требовал к себе отец. Даже большие придворные балы, вроде того, что устраивали по случаю годовщины браковенчания императорской четы, не требовали такой эмоциональной собранности.

Отточенные движения и заученное наизусть раз-два-три – единственное, что присутствовало в этом вальсе. Маленькая Дагмар, едва достающая ему до плеча, вскинув голову, чтобы не разрывать их зрительного контакта, радостно щебетала что-то, изредка прерываясь, чтобы сделать вдох – все же, так быстро кружиться по залу и успевать разговаривать было непросто. Николай пристально смотрел в светящиеся карие глаза, и радужка медленно зеленела, а девичье лицо теряло детскую округлость, приобретая более острые, резкие черты. И казалось, что сейчас он вновь услышит возмущенную просьбу прекратить ангажировать её на танец и вспомнить о приличиях.