Только к чему это привело.

Не давая себе и дольше задыхаться едким дымом прошлого, Мария Александровна приподняла деревянную крышку большой шкатулки и, после недолгих поисков, вернулась к ожидающему её сыну. Остановившись у низкого столика, она медленно выдохнула, произнося:

– Я благословляю Ваш союз.

На раскрытой ладони лежало аккуратное кольцо из белого золота с крупным ограненным бриллиантом. То, которое должно было появиться на миниатюрной ручке будущей Императрицы.

Николай тут же встал с кушетки, чтобы преклонить колени перед матерью и, принимая украшение, приложиться губами к её худощавой кисти.

– Благодарю Вас, Maman.

Большего ему не было нужно.

– Как долго ты еще здесь пробудешь? – вдруг осведомилась Мария Александровна, когда Николай уже был готов отворить дверь, чтобы покинуть будуар.

Она и сама не знала, почему задала этот вопрос – в конце концов, она уже и не думала что-либо менять.

– Три дня, – ровно отозвался Николай. – Император намерен принять участие в Бранденбургских маневрах и требует от меня присутствия там. Послезавтра мы отбываем в Потсдам.

Получив безмолвный жест матери, что та приняла его ответ, цесаревич еще пару секунд смотрел на её усталое лицо, а после, откланявшись, тихо прикрыл за собой узкую дверь.

***

Российская Империя, Семёновское, год 1864, август, 20.

Как бы Елизавета Христофоровна ни упрашивала сына остаться в поместье, он был непреклонен: в его возрасте уже следовало заниматься собственной семьей. Да и две хозяйки в одной усадьбе – не уживутся, как бы ни были они друг к другу расположены. Дмитрий прекрасно знал, что мать воспринимает Кати за вторую дочь, и знал, что для последней это не тайна. Но все же им следовало зажить своим домом, как бы ни хотелось ему чаще видеть родителей. Все же, Петербург – не другая страна, расстояние не столь значительное, чтобы переживать. Если захотят свидеться, запрягут лошадей и приедут в тот же день. Правда, если вдруг Кати пожелает перебраться ближе к матери, в Карлсруэ, станет несколько сложнее, но если ей так будет спокойнее, почему бы и нет. Хотя совместить службу при российском Дворе и жизнь в Германии будет непросто. А от своей должности Дмитрий отказываться пока не думал: такими привилегиями не разбрасываются, и если государь выделил его перед прочими, он не может просто взять и уйти.

Напряженно рассматривая несколько бумаг, связанных с приобретением петербургского особняка, Дмитрий хмурился, понимая, что решить все это без невесты не в силах. Если быть точнее, он просто не имеет права, не учесть её мнения: все же, хозяйкой быть ей. А потому и выбирать будущий дом тоже ей.

Внезапно легшие на глаза маленькие ладони, закрывшие обзор, заставили Дмитрия неосознанно недвижимо застыть, и только спустя пару секунд удалось понять, кто именно проник в кабинет, и чьих рук тепло он сейчас ощущает.

– Кати, – то ли с шутливым укором, то ли с едва заметной усмешкой произнес он.

Способность видеть вернулась к нему почти моментально: тихий смех раздался за спиной, а тонкие женские руки, скользнув вниз, оплели его шею. Невеста прижалась к его виску своей щекой, на миг замерев в этом интимном объятии. Дмитрий невольно накрыл её сомкнутые кисти своей ладонью, наслаждаясь столь редкими для них секундами спокойной, умиротворяющей близости.

Чем меньше оставалось до венчания, тем меньше у них было возможности оказаться наедине, да и просто побеседовать не о делах.

– Мне нужно поговорить с тобой.

Иллюзия безмятежности рухнула, разбитая этим глухим голосом, в котором явно крылось не желание отправиться на пикник. Впрочем, у него тоже имелась тема для беседы, хотя явно не настолько тяжелая.

– Что-то стряслось? – он полуобернулся, чтобы встретиться взглядом с отстранившейся буквально на несколько дюймов влево Катериной и убедиться в верности своих догадок: лицо её, обычно украшенное легкой улыбкой, сейчас было омрачено какой-то странной тенью.

Руки её выскользнули из его ладони, ничуть их не удерживающей, и сама она, распрямившись, медленно обошла письменный стол, на котором каждая вещь придерживалась определенного порядка – хаоса в кабинете никогда не наблюдалось. Педантичность, присущая Шуваловым, прослеживалась во всех кровных членах семьи, хотя Эллен это, похоже, обошло стороной.

Почти бездумным движением Дмитрий снял с темной столешницы золоченый колокольчик, чтобы распорядиться о подаче чая: все явно не окончится парой фраз.

Катерина дождалась, пока появившаяся сию же минуту служанка отправится по поручению на кухню, и только после этого, сделав какой-то особенно глубокий вдох, что выдала слишком поднявшаяся грудь, обтянутая плотным лифом закрытого утреннего платья, все же решилась нарушить молчание:

– Мы можем перенести свадьбу?

Дмитрий во все глаза смотрел на невесту, присевшую в обитое темным сафьяном кресло: идеально ровная спина, сплетенные в замок пальцы, костяшки которых побелели от напряжения, едва приподнятые плечи, словно ей стоило немалых усилий держать их раскрытыми, и поблекшие глаза, из которых будто весь цвет вытянули. Они никогда и не были ярко-зелеными, но до того еще он их не видел настолько отдающими серостью: даже в тот злополучный день, когда раскрылась правда о его «смерти», и она с ужасом смотрела на «воскресшего» жениха, она не выглядела столь… безжизненной.