Шрифт:
— А как же необходимость следить за действиями княжны Голицыной?
— Это больше не Ваша прерогатива. О ней позаботятся люди Долгорукова.
При упоминании шефа Третьего отделения граф Шувалов вздрогнул, сильно надеясь, что задача, возложенная на жандармов, ничем не будет отличаться от той, что была доверена ему. И что никто из подчиненных Долгорукова не поспособствует ужесточению меры наказания для его невесты.
Теперь надлежало как можно скорее разобраться с происходящим в Тобольской губернии — чем дольше он будет вдали от Кати, тем опаснее все для нее становится.
========== Глава десятая. Милосердный свет всевидящих звезд ==========
Российская Империя, Карабиха, год 1863, декабрь, 2.
За тот месяц с небольшим, что Катерина провела в Семёновском, под чутким надзором и теплым крылом Елизаветы Христофоровны, трижды она наведывалась в родное поместье, не имея никакой цели. Просто хотелось коснуться родных стен, принести цветы на могилку батюшки, обнять деревянный крест и в каком-то беспамятстве задать вопросы, что надлежало задать вовремя, но не случилось. Эти визиты не длились долго — княжна лишь прогуливалась по усадьбе и спустя несколько часов уезжала: страх не давал задержаться здесь до утра. Кто знает, какого путника завлечет пустующий особняк?
На сей раз себе изменять Катерина не собиралась: договорившись с кучером, что тот посетит кабак, дабы отужинать, и вернется за барышней, она со спокойной душой отпустила мужика, направившись в дом. На обледенелых ступеньках, никем не расчищенных, скользили каблуки, а тяжелый подол платья быстро намок от выпавшего намедни снега, что замел дорожки. Внутри усадьбы не гулял порывистый ветер, но и согреться бы не удалось: изразцовую печь давно никто не затапливал, и комнаты выстудились, пропитавшись сыростью зимнего воздуха. Пытаться изменить что-либо за короткие часы пребывания здесь не имело смысла, поэтому княжна прямиком направилась в будуар маменьки, чтобы продолжить то, что не успела завершить в прошлый свой визит сюда. То, что могло дать ей ответы хоть на часть вопросов, хоть и пока что лишь порождало десятки новых. Но Катерина была уверена: однажды все детальки сложатся в единую картину. И тогда ей уже не понадобится помощь дядюшки, явно не спешащего делиться с ней своими тайнами и рассказывать о прошлом папеньки. А более ничего не могло удержать княжну в России: родные ей люди все покинули родину, если не считать Дмитрия. Не было теперь места здесь и ей.
В небольшой переносной лампе затеплился огонек, скользнувшая портьера открыла обнаруженный не так давно проход в темноту, и шелест юбок стал единственным звуком, сопроводившим шагнувшую в потайную комнату Катерину. Здесь, как и ожидалось, не изменилось ровным счётом ничего: все тот же тяжелый воздух — систему вентиляции для этого помещения никто не разрабатывал, а окон оно не имело; все тот же непроглядный мрак, отступивший лишь перед неярким светом лампы, принесенной случайной гостьей, посмевшей потревожить покой забытой всеми комнаты; все та же пыль, скопившаяся по углам, осевшая на паутине, щекочущая нос и вынуждающая чихать, прикрывая лицо свободной ладонью. А еще, все тот же комодик, каждый ящик которого имел проржавевший от времени и сырости замок, отчего не поддавался никакому воздействию. Но если тогда княжна оказалась совершенно не готовой к такой находке, сегодня она намеревалась уже покончить хотя бы с одной тайной этого поместья. Опустив лампу на низкий столик, расположившийся неподалеку, она извлекла из мягкой сумочки маленький топорик для разделки мяса: уверенности в том, что ему поддастся крепкое дерево, не было, но попробовать стоило. Принести с собой более тяжелый и крупный предмет она бы не смогла, поэтому вся надежда оставалась лишь на него. Замахнувшись над комодом, Катерина вогнала наточенное лезвие в рассохшуюся поверхность с облупившейся светлой краской. Чтобы вынуть его обратно потребовалось чуть больше сил, чем на новый замах, увенчавшийся глухим звуком поврежденной древесины. Та поддавалась натиску, и это наполняло кровь азартом.
Спустя несколько минут шубка соскользнула с плеч барышни, чтобы лечь на изъеденное мышами кресло. Ничуть не заботясь о том, что вещь покроется пылью, княжна продолжила борьбу с запертыми от чужих глаз ящиками, не прекращая вгонять лезвие в древесину и вытягивать обратно до тех пор, пока не выломала значительный кусок поверхности, позволивший заглянуть внутрь верхнего ящика. Пауки добрались и туда, а потому все его содержимое успело затянуться серебристо-серыми тонкими узорами. Перебарывая отвращение и детский страх перед липкой паутиной, рвущейся под ее пальцами, Катерина вытянула сначала круглую жестяную коробку, напоминающую ту, в которой они с Ольгой держали атласные ленты и отрезы кружев, затем стопку пожелтевших газет, и последними извлекла какой-то сверток из мягкой, цветастой ткани. Не зная, с чего начать изучение, княжна помедлила, а после потянулась к изукрашенной коробке, снимая с нее крышку и заинтересованно заглядывая внутрь: уложенные плотно настолько, что не представлялось возможным между ними воткнуть даже самый тонкий лист бумаги, её заполняли письма. Прямоугольные конверты, когда-то скрепленные сургучом, звали раскрыть их, и Катерина повиновалась, придвигая ближе лампу. Произвольно вытянутый лист, сложенный вдвое, развернулся под бледными пальцами, и взгляд скользнул по аккуратным строчкам, выведенным округлым, мягким почерком.
“Более осквернять бумагу своими мыслями не стану и решений твоих оспаривать не возьмусь. Только знай, что даже через год или пять ничто не изменится, и в моем лице ты найдешь верного друга — о большем уже просить не смею.
М.”
Задумчиво вчитавшись еще раз в написанное, Катерина недоуменно нахмурилась, комкая край бумаги. Кем был загадочный “М”, и кому адресовалось сие послание — она не знала. О чем шла речь — тоже. В надежде на хоть какое-то прояснение мыслей она извлекла из жестяной банки еще одно письмо, вскрывая его и поднося ближе к источнику света. Увы, и этот источник чьих-то переживаний и воспоминаний не внес ясности.
“Никакие мои соболезнования не заглушат горечь твоей утраты, и, быть может, ты даже не прочтешь этого письма — до него ли тебе сейчас? Но я помолюсь за невинную душу и испрошу сил для тебя, дабы облегчить боль. Пусть ангел-хранитель убережет тебя от отчаянных мыслей. Помни, что ты нужна здесь.
М.”
С каждым новым словом княжна запутывалась все сильнее, и лишь одно могла сказать точно: письма были пропитаны тоской. Первое, второе, пятое… Каждое несло в себе затаенную грусть, даже будучи совершенно простым и почти будничным. Решив, что изучение их стоит продолжить в более спокойной обстановке, а также не в условиях ограниченности времени, Катерина опустила крышку на коробку и осмотрелась в поисках того, что стало бы вместилищем для столь интересных находок. После недолгих блужданий по маленькой комнатке удалось обнаружить старое, но не потерявшее своей красоты покрывало, расписанное восточным орнаментом. Заворачивая в него газеты, так и не раскрытый сверток, жестяную коробку и не нарочно прихваченную иконку, явно предназначенную для женской сумочки, княжна пыталась определить, как долго она пробыла здесь. Зимой смеркалось быстрее обычного, и за стенами поместья уже сгустилась тьма. Часы давно замерли, и выяснить время не представлялось возможным. Шубка вновь легла на плечи, и короткий мех защекотал оголенную шею, когда половинки воротника соединились крючками. Прижимая к себе объемный куль одной рукой — другой удерживая лампу с догорающим огарком свечи, Катерина покинула потайную комнатку.
Выглянув в окно, она убедилась в отсутствии кареты — похоже, кучер решил не только отужинать, но и пропустить рюмочку-другую: пришлось расположиться в гостиной для ожидания. Отсюда было удобнее всего следить за подъездом к усадьбе, да и именно здесь скопились все детские воспоминания о домашних вечерах, которые семья Голицыных проводила под звуки клавикордов и звонкого смеха. Сейчас об утраченном не хотелось скорбеть — лишь тихо и незаметно для себя улыбаться, видя призрачные силуэты маменьки и папеньки, маленьких Ирины, Петра и Ольги. Быть может, когда-то все вернется на круги своя. А ежели нет, они воскресят столь важные моменты вне России. Только без папеньки…