— Вот ты женишься, и переедем в Ливадию, оставив государственные дела Его Величеству, — улыбнулась государыня. Эта тема тоже была довольно скользкой: одна помолвка уже сорвалась, и нельзя сказать, чтобы цесаревич пребывал в расстройстве. О новом сговоре пока речи не шло, однако Император уже упоминал о возможной невесте для сына в беседе с супругой, и никто не знал, как на то отреагирует сам Николай.

— Боюсь, Император не согласится с нами, — прокомментировал идею наследник, — да и я еще не готов связать себя узами брака с кем-либо. Вы же помните, я скорблю по разрыву помолвки с Аликс? — шутливо взгрустнув, Николай качнул головой.

— Или просто ищешь ту самую барышню из своих снов? — мягко усмехнулась Мария Александровна, припоминая рассказы семнадцатилетнего сына о незнакомке, чей образ он однажды запечатлел в акварели, проработав над портретом с месяц.

Художественный навык цесаревича оставлял желать лучшего, в отличие от способностей его брата, и потому к тому образу можно было подвести с десяток барышень. Немалую схожесть с портретом имела Аликс, что не так давно обручилась с принцем Эдуардом, но Николай отверг её кандидатуру: являться во снах та барышня не перестала, а значит, к несостоявшейся невесте она отношения не имела. Да и вообще неизвестно, существовала ли незнакомка в реальности.

Её первая с Наследником престола “встреча” состоялась, когда он, играя вечером в прятки с братьями в стенах Михайловского замка, проник на нежилую половину, ведомый каким-то огоньком, похожим на силуэт человека, и звуками клавикордов. Родители потом долго удивлялись тому, как сыну удалось отворить те двери. С интересом изучая интерьер потайной комнаты, девятилетний Николенька заприметил в неверном свете свечи, что он держал в руке, оставленную на столике вещицу. Ей оказалась небольшая книга, после недолгого изучения определенная как томик стихов на иностранном языке. Под обложкой находился женский портрет, наспех набросанный пером — он скорее походил на едва различимый силуэт с почти не различимыми чертами лица. Рядом было выгравировано всего два слова: “Den eneste”*, перевести которые Николай не мог — датский не входил в его образовательную программу. О своей находке цесаревич никому не рассказал, тем более что домашние сбились с ног в процессе его поисков, и стало просто не до демонстрации какой-то безделушки, лишь бы императорский гнев пережить. Хотя причитания Ея Величества, испугавшейся за сына, утомляли сильнее, но из них он смог узнать, что в комнате, которую Николенька выбрал изначально, чтобы схорониться от братьев, рухнула балка. О том, что он едва не оказался там, мальчик предпочел не рассказывать и без того взволнованной матери.

“Вторая” встреча датировалась уже тремя годами позже, когда двенадцатилетний Наследник престола сопровождал государыню на воды. В девочке, что случайно сбила с ног Николая, угадывались те самые черты, но уже более живо и ярко: красоту больших зеленых глаз не передало бы перо, а темных завитков, перехваченных белой лентой, хотелось коснуться. Девочка что-то пробормотала, судя по тону голоса — извиняющееся, и, возможно, знакомство всё же случилось бы, но Мария Александровна окрикнула сына, а спустя несколько мгновений незнакомки и след простыл.

“Третьей” встрече уже был обязан тот злосчастный день, когда цесаревич намеревался отказаться от участия в скачках, повинуясь не разуму, а случайному сну. Сну, где та же девочка просила не садиться на лошадь, и привыкший к редким, но очень похожим на эту просьбам матери, которые впоследствии оказывались вещими, Николай собирался все исполнить. Однако императорская воля оказалась сильнее, и предостережение сбылось. О последующих встречах не было необходимости упоминать: одна лишь отведенная женской рукой пуля говорила сама за себя — его ангел-хранитель обрел плоть и кровь.

— А что, если уже нашел?

Уверенности не было. В такие вещи сложно верить, намного легче решить, что все это — игры подсознания. Но высшие силы столь часто подбрасывали ему новые доказательства, что цесаревич был готов сдаться. Однако все еще оставалась некая доля сомнения.

И лишь зеленые глаза, смотрящие на него с любовью, просили найти.

Когда-то именно эти глаза подарили ему силу жить, сейчас — они облегчали каждую волну боли в спине. Отражение этих глаз он уже встретил, пусть и плескалась в них лишь благодарность. И только время могло показать, кому принадлежала душа его зеленоглазого ангела-хранителя.

И если ей и вправду стала Катрин, то лучше бы ему ошибиться и просто излишне поверить в судьбу, которой нет.

***

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, октябрь, 20.

Покинуть дворцовые стены удалось лишь на следующее утро, когда боль всё же отпустила, хоть и готовая вернуться в любой момент. Вместо того, чтобы после завтрака с матерью встретиться с графом Строгановым, как было условлено, цесаревич вновь сменил мундир на светский сюртук, надеясь потерять внешне всяческое сходство с высокопоставленным чином. Более всего он сейчас боялся, что в своей скорби Катрин способна пойти на отчаянный шаг, который будет стоить ей жизни: хоть и княжна казалась барышней неглупой, в её глазах он не раз успел разглядеть ту решимость, что порой толкает к необдуманным поступкам. И простой визит к Императору без высочайшего дозволения на аудиенцию — самое малое, что могло бы случиться. Однако, все размышления Николая оказались беспочвенны.

— А барышня давеча уехали-с, — старик мажордом развел руками, поясняя, что, дескать, ничем не в силах помочь. Гость нахмурился, но более ничем недовольство от неприятного удивления не выразил. Разве что на следующий свой вопрос желал услышать что угодно, кроме как о побеге Катрин из России.

— Куда?

— Не сказалис, Ваше благородие.

Вряд ли о длительном путешествии она бы не оповестила слуг: хоть кого-то, а уж по остальным бы новость разошлась привычным путем — через сплетни. Значит, отсутствие её не вечно. Правда, стоило прояснить еще один момент, о котором он вспомнил только что — причастность к отъезду Катрин жандармов: Долгоруков мог пойти и на это, раз уж князь Голицын был казнен, а с его дочери подозрения явно не снимались.