— За твой брак непременно сам государь похлопочет, — то ли завистливым, то ли восхищённым шепотом протянула одна из фрейлин, — можешь играть с кавалерами на балах как вздумается.

— А тебе, что же, батюшка жениха не найдет? — Александра только удивленно обернулась к говорившей, намереваясь еще что-то добавить, как её тут же прервала другая барышня, охотно поделившись последней сплетней:

— Барон давеча крупно проигрался, теперь на такую невесту никто и не взглянет: приданного-то — три платья да брошь.

На несчастную девушку тут же посыпались лживые слова сочувствия, разбавившиеся негромким голоском Бобринской, напомнившей, что у старого барона осталось доброе имя, которое дороже любого приданого для честного жениха. Если кого это и заставило задуматься, то ненадолго. Тихий гул возобновился уже спустя несколько мерных ударов сердца.

— А у кого-то и доброго имени нет, — сопроводивший эту колкость выразительный взгляд, брошенный в её сторону, Катерина постаралась не заметить: после того, как в её искренности, а также в невиновности папеньки усомнился государь, слышать подобное со стороны окружающих было уже не так обидно. И всё же, фраза, слетевшая с языка Ланской, впилась иглой в кожу. Не больно, но ощутимо.

— Как могли вручить шифр той, чей отец покушался на жизнь Его Высочества?

Намек Александры, похоже, поняли остальные фрейлины, поскольку тут же бросились обсуждать репутацию Голицыных, одновременно с этим недоумевая, как дала трещину слаженная система, и выдвигая предположения о том, что должна была сделать Катерина, дабы попасть во дворец. Княжна, безусловно, догадывалась, что грязные сплетни более чем свойственны любому женскому обществу, но до последнего желала верить, что личный штат Императрицы подобран с большей тщательностью, и если уж не исключает злых языков, то хотя бы гарантирует соответствующий такт в прилюдных беседах.

— Я всегда полагала, что место при государыне получают барышни воспитанные, — ровным голосом отметила Катерина, одаривая безразличным взглядом говорившую, — однако Ваш поганый рот идет вразрез с этим требованием.

Видит Бог, она желала сдержаться, но не могла смолчать, когда разговор коснулся её семьи. И даже если Императрица сейчас ей сделает внушение, она вряд ли пожалеет об этом. Слишком уж прекрасно было лицезреть недовольно пожатые губы на аристократичном вытянутом лице.

— А Вы, — одарив вниманием ту самую барышню, что гадала, с кем из царской семьи княжна Голицына амуры вела, Катерина скользнула взглядом по излишне глубокому для будничного платья декольте, — похоже, не по наслышке знаете, как получить это назначение? Столь быстрый взлет от простой фрейлины до статс-дамы. Не фамильная ли это черта?

Та, кому адресовался сей выпад, побагровела, не ожидая подобного. Особенно намека на роман её бабушки* с покойным Императором. О недолгой связи самой Елизаветы Эммануиловны** с Александром Николаевичем, бесспорно, знали, но мало кто посмел бы связать тот короткий роман и повышение в должности, полученное не так давно. Официальной версией всё же считалось её браковенчание*** с бароном фон Вассерман, фамилию которого она хоть и приняла, но при Дворе не использовала, желая сделать акцент на родстве с самим Петром I. В темных глазах затаилась злоба: если та же Ланская в своих кознях была проста и отходчива, то Нарышкина являлась врагом куда более опасным и мстительным.

— Твой полет будет тоже стремительным, но закончится ударом о землю, — процеженное сквозь зубы обещание выглядело неприкрытой угрозой, и невольно Катрин вздрогнула от тона, коим это было произнесено. Возможно, Нарышкина добавила бы еще что-то, если бы государыня не решила пресечь неприятные ей разговоры.

— Как бы Вам самой не закончить свой полет в Сибири, мадемуазель фон Вассерман, — тихий, но отнюдь не слабый голос положил конец перепалке. Фамилия нарочито была упомянута не девичья, дабы указать на законное место. Мария Александровна, после того адюльтера своего венценосного супруга, старалась излишне не вести бесед со своей статс-дамой, но и понизить в должности ее не могла — не желала лишних пересудов за спиной. И всё же, чаша ангельского терпения её полнилась, и однажды грозилась опрокинуться. Тогда повод устроить ссылку зарвавшейся даме найдется сам.

— Екатерина Голицына была назначена в штат моим приказом за заслуги перед короной. Если кто из Вас желает обсудить мои решения, прошу, — холодный взгляд плавно прошелся по всем, присутствующим в Золотой гостиной. Упавшая на плечи тишина пропиталась ожиданием, и даже несмотря на кажущуюся нейтральность этого предложения, ни одна придворная дама не посмела им воспользоваться: сколь бы мягкой и всепрощающей ни была Мария Александровна, она оставалась Императрицей. А терять свое положение не хотелось никому. Поджав губы, Нарышкина коротко поклонилась государыне и выскользнула за дверь: вроде бы и приняла внушение, но в то же время вины за собой не признала.

Катерина, краем глаза проследившая за статс-дамой, вновь потянулась пером к чернильнице, дабы продолжить заполнение приглашений, порученных ей Императрицей. Рука двигалась неуверенно, и всем естеством владела скованность, из-за чего буквы получались угловатыми и резкими. Она была готова в любую секунду подняться и удалиться по приказанию Ея Величества, но Мария Александровна, похоже, не намеревалась отсылать её из гостиной: словно бы и не было конфликта, государыня вернулась к рукоделию. Беззвучно вознося благодарственную молитву, Катерина вновь обмакнула кончик пера в чернила — за её спиной определенно стоял ангел-хранитель. И ей казалось, что у него были пронзительно синие глаза и венец вместо нимба.