В это время пришел Архангельского собора поп Софроний: книголюб, проныра; знает о всем прежде всех. С ним хорошо говорить – мысль с лету ловит. Но Олегу не хотелось, чтоб кто-нибудь уловил его мысли теперь.

Накланявшись сперва иконам, а потом и князю, поп кротко остановился у двери. Олег подошел к нему под благословение.

То улыбаясь, то вздыхая, Софроний всматривался, как настроен Олег. – Слушаю, отче Софроние.

– Я о том сомневаюсь, Ольг Иванович, как нам отнестись к вестям о побоище?

– О сем епископ знает.

– Рязанцам отец – ты!

– Надо бога благодарить: нехристей повергли.

– И епископ так же речет.

– Ну еще бы!

– Вознесется ныне, мню, Дмитрий-то.

– То заслужено!

– Истинно. Сам бой вел. А звонить ли перед молебствием?

Олег нахмурил брови:

– А колокола не лопнут?

– Как скажешь, княже.

Олег вспомнил слова гонца: "А татар побито тьма". Не скоро опомнится Орда!

– Поторопись, Софроние. Благо в Москве еще не зазвонили. Зазвоним прежде Москвы, чтоб в Москве стало слышно.

И подумал: "Орде теперь не до колоколов. Некогда прислушиваться".

– Поторопись!

– Иду, иду.

Епископ сам хотел служить благодарственный молебен. Олег заспешил в храм. Он не пренебрегал княжеским обликом, как пренебрегал Дмитрий.

Дмитрий с непокрытой головой показывался людям; как смерд – не брезговал холстиной. Запросто разговаривал с воинами, не блюл великого звания. Не то – Олег. Олег оделся в полное княжеское облачение. Натянул расшитые золотом зеленые сафьяновые сапоги. Надел кожух из греческого оловира, обшитый золотыми плоскими кружевами, и обвитую золотыми кольцами великокняжескую шапку. Потом пристегнул саблю, украшенную искусной насечкой.

Пусть, мол, знают в Москве и пусть в Орде понимают, что от разгромов, пожарищ и битв не оскудевает Рязанский князь.

Княгиня Евфросиния выехала в собор прежде, обряженная в золототканый сарафан, вытканный московскими мастерами.

Олег вышел, окруженный двором – боярами, окольничими, родственниками.

Ему подвели белого высокого коня, косившего на людей голубым недобрым глазом.

Олег поднялся в седло, кованное жженым золотом, и конь, дернув красной уздой, покрытый ордынской попоной, медленно пошел к собору, окруженный пешими людьми. От терема до собора было сто пятьдесят шагов. После разгрома Рязани, случившегося шесть лет назад, Олег сложил в городе дубовые стены, церкви, терема, насадил сады и деревья, расчистил пруд и пустил туда ручных лебедей. Раздобыл денег на торг. Город встал снова.

У собора Олег сошел на постланные перед ним ковры и вошел в храм.

Тотчас ударили в колокола, и гул их широко потек над раздольем Оки вниз до Нижнего, поднялся вверх по Оке до Коломны. Рязане, ожидавшие на площади княжеского приезда, ввалились следом за Олегом в собор. Конюшие медленно отвели коня.

Олег стал перед правым клиросом, Евфросиния – перед левым. Он стоял строго и гордо, словно он, а не Дмитрий, одержал победу. Каждая удача Дмитрия казалась ему оскорбительной. Олег стоял в шапке.

Епископ, поставленный в Рязань из Москвы всероссийским митрополитом Алексеем, вышел в сопровождении раззолоченного причта и священников. Высокая митра сверкала. Посох переливал драгоценными каменьями. Прежде молебствия епископ обратился к народу:

– Братие христиане! Православный народ одержал великую победу над погаными нехристями.

Олег тоже обернулся лицом к затихшему народу. Начало ему понравилось:

"Не Дмитрий победил, а народ. Понимает, что говорит в Рязани!"

Но вдруг насторожился.

– Собравшись воедино, москвитяне, суждальцы, тарусяне, коломяны встали под знаменем Московского князя Дмитрия, и бог благословил их.

Олег опустил глаза.

– Никогда не было побед над татарами, пока князья наши бились с ними разобщенно и разноголосо. Сие есть полная и первая победа над нечестивыми агарянами.

Олег вспыхнул и позеленел от ярости.

Тринадцать лет назад Олег первым кинулся вслед хану Тагаю. Догнал его под Шишовым лесом, вдребезги разбил, захватил всю добычу, пленных, а сам Тагай едва вырвался от Олега, проскочил между пальцами. Москва не желает об этом помнить. Забыла?

Олег снова стал лицом к алтарю, ему ненавистен стал епископский голос: от Москвы говорит!

Но епископ смотрел на народ и говорил народу. Голос его звучал громко и радостно:

– Закатилось солнце татар, отступило время от них. Господь же с нами!

Олег повторил шепотом:

– Отступило время от них.

А в церкви уже пели, и, едва смолкал хор, вновь гремел ненавистный московский голос.

Еле превозмогая себя, Олег подошел приложиться и отвел свой взгляд от народа, смотревшего на него. Простодушно подходили к епископу бояре Кобяковы, потомки Кобяка, половецкого хана. Набожно крестились Жулябовы, исконные рязанские бояре. Шумно следом за ними повалил народ. Все чувствовали Дмитриеву победу как свою. Один Олег сознавал себя побежденным, не радовался разгрому татар. А как бы хотел он этого разгрома! Но от своей руки.