Медуница поняла настроение родителей и заявила своим обычным насмешливо - циничным тоном: 'Да если бы не Ровена, он бы переломал все кости и Поду, и мне!'

– И обсосал бы каждую косточку!
– согласилась Фуксия, приступая с большим ножом и тазом к медведю, - наверняка, людоед! Стервец душегубный!

Трое ее лысоватых носатых сыночков вооружились палками и с криками принялись отгонять набежавших собак. Профессор вышел взглянуть на принесенного медведя. Ни он один заинтересовался добычей Ровены, со всей деревни собрались дети, лысоватые, лобастые, носатые, они с удовольствием трогали мозолистые подушечки на лапах медведя и вытаскивали мох, застрявший между когтей.

За спиной профессора раздался высокий дребезжащий голос: 'Где он, этот, с позволения сказать, изюбр?! Фуксия, куколка моя, ты спустила для меня кровь? Не забудь мне отложить сала, сердце и мозг!'

Профессор обернулся, рядом стоял тщедушный человечек в льняной тоге, на манер древнеримских, в горностаевой накидке, обшитой по краю многочисленными хвостиками и лапками, как кисточками. Он горделиво опирался на подобие посоха или жезла.

– Все сделаю, господин Патиссон!
– подобострастно отвечала Фуксия.

Лобастое лицо с большим красным носом в фиолетовых прожилках просияло удовольствием, толстые влажные губы сладостно причмокнули. И вся лысая желтоватая голова в повязке из дорого меха обратилась к профессору, у которого разом пересохло в горле, перед Войшило стоял академик Дудкин!

– Аа, Войшило, старое наваждение!
– воскликнул он, - А как постарел, батенька! Как постарел!

Глазки под набрякшими веками, и все распухшее лицо Дудкина - Патиссона выражали изумление.

– Вы мистифицировали свою смерть?!
– спросил удивленный профессор.

– Я люблю мистификации, - отвечал горделиво академик, - когда - то я показывал студентам твою фотографию со словами: 'Этого человека разыскивает 'Интерполо', опишите его портрет!' И они писали: 'Гнусная, хитроватая улыбочка, колючий прищуренный взгляд...', тут я останавливал их: 'Извините, я перепутал, это же портрет академика Войшило!' Они зачеркивали написанное и начинали заново: 'Мудрый взгляд проницательных глаз, добродушная улыбка интеллектуала ...!' Ха-ха-ха!! Но в данном случае мистификации не было! Я последовал за тобой на тот греческий остров, столь заинтересовавший тебя. Там началось, как будто, землятресение, и словно невидимая большая нога дала мне пинка! И я, как бильярдный шар, полетел в бесконечной лузе, где я видел мириады смеющихся наглых кроликов! Я летел лет двадцать и, в чем мама родила, упал вон на том огороде!

И он указал царственным жестом желтой руки с набухшими венами на огород Фуксии.

– И теперь я жуир и местный диктатор!
– самодовольно проговорил Дудкин, - Я всегда считал людей средствами, если хочешь, посудными полотенцами, но о таких полотенцах, Войшило, я и не мечтал! И накормят, и массаж сделают, и огород посадят! Главное, умело использовать логические приемы в межличностных манипуляциях!

– Но здесь вокруг все запущено, - заметил профессор, - что же Вы не позаботитесь о порядке?!

– А я человек пришлый, по мне, хоть трава не расти! Человечество, Войшило, это слепой крот, который всю жизнь роется, но ничего не понимает! Что ему не хватает?

– Человечество стало слишком приземленным, ему не хватает крыльев.

– Опять ты несешь свою несусветную чушь! Человечеству не хватает ядрёного заряда эротической энергии, оно стало слишком фригидным! А в моем лесном царстве есть все! Приходи вечерком: выпьем, побалакаем, я тебе почитаю главы моей книги 'От академика до диктатора: путь избранных', а потом пойдем подглядывать за молодыми девками, Мизгириха сегодня баньку истопила!

Его толстые мокрые губы причмокнули и задвигались в сладострастной улыбке.

– Нет, мы уже собираемся уезжать, - ответил профессор и повернулся, чтобы уйти.

– Вот-вот, я всегда на белом коне, а ты всегда на плюгавом осле!
– злорадно прокричал ему вслед лесной диктатор, - Что ты мне скажешь на прощание!! И где твой выкуп за охотницу, которая снабжала меня кровью и золотом?! У меня золота, как у Креза, Войшило, как у Креза!

– Не волнуйтесь, юноша, гуляйте перед сном, пейте на ночь молоко!
– уже с высокого крыльца Ровены крикнул профессор.

Его благородное лицо выражало глубокое сочувствие.

Через секунду с этого же крыльца с восторженным воплем: 'Это же живой академик Дудкин!' сбежала Мед. Стоявший, как памятник самому себе, диктатор Патиссон уставился на ее веснушки, огромную лиловую шишку на лбу, расплылся в блаженной улыбке и спросил: 'Как звать тебя, Перепелиное яйцо?'

– Медуница, - радостно сообщила Мед, покраснев под веснушками, как девчонка, - я с любовью читала Ваши учебники и защитила диссертацию на тему: 'Новые подходы академика Альберта Дудкина в использовании логических приемов в межличностных манипуляциях'!