И его астроментозоолог тогда сразу не нашелся ответить на этот глупый вопрос, и только сокрушенно покивал головой.

– Повезло нам, - с кривой улыбкой сказал тогда Свездиго.

– Да уж, - тихо сказал астроментозоолог.
– Я насчитал минимум три разновидности зубов - фиксирующие, разрезающие и перетирающие. И все это - в одной пасти, представляешь? Три функции за одно сжатие челюстей. Потрясающая эффективность на столь раннем этапе, можно даже сказать - на старте. Повезло нам с этими... с этим...

Вот тогда он впервые и произнес это слово - "Безобраз". Сказал просто, чтобы сказать хоть что-то и снять напряжение момента, а слово это прижилось и вошло в их обиход. Помимо всего прочего этот термин можно было легко обыгрывать в разговорах, и иногда это выходило весьма забавно, остроумно и юморно. А юмор после этого открытия им ни в коем случае не мог повредить. Пусть бы он был и абсолютно черным юмором. Черным как ночь.

Одно было хорошо - теперь нижние безобразники никогда, как бы они не стремились и не хотели этого, не могли обмануть ни его, ни членов его экипажа, несмотря на всю их изощренную генетическую маскировку. А они и не стремились, потому что просто не знали, что им следует кого-то обманывать, и довольно часто подтверждали и свое прозвище, и свою прочную связь с тем изначальным Безобразом, и сложное устройство своей пасти они вполне оправдывали своими делами, причем многими, слишком многими своими делами. Да почти всеми.

Изначальный Безобраз ясно был виден в каждом их поступке - от заурядного приема пищи и простейшего полового акта до кошмарной, кровавой и многолетней войны на полное уничтожение соседней популяции своего же вида. Они никогда никого не стеснялись и не стремились никого обмануть, еще и потому, что за последние несколько веков сонмища дерзких и красноречивых безобразников убеждали более простых и наивных в исключительности и избранности их вида, и даже в его единственности, что было особенно смешно. Смешно по-настоящему, по-черному. Конечно, тем - красноречивым и сложно устроенным безобразникам охотно верили все простые безобразники, языки которых не были так ловко подвешены к их гортаням, и поэтому необходимость более тщательной маскировки своих устремлений или необходимости тонкого обмана кого-либо внешнего по отношению к их популяции просто не приходила в их головы. Да даже если бы они и знали о необходимости такого обмана, то вряд ли смогли бы противиться своим глубинным позывам, которые были заложены в них их ужасным Изначальным Существом.

Чтобы никогда не забывать с кем ему теперь придется иметь дело на продолжении целых исторических периодов, Свездиго приказал прикрепить голову древнего ящера к потолку кают-компании. Это было и напоминанием экипажу, и служило хорошим подспорьем в его собственных размышлениях о задачах их миссии.

Впрочем, довольно скоро придуманное им прозвище утратило свой изначальный налет черного юмора и превратилось в обычный рабочий термин, а иногда его и совсем не следовало употреблять, тем более его не следовало вспоминать в такой страшный, можно даже сказать - решающий день. Но не потому ли он и сделал это сейчас? Просто чтобы освободится от напряжения? От невероятного, немыслимого напряжения сегодняшнего дня? Впрочем, главное сейчас было - собраться с силами и не разевать свой рот слишком широко.

И ладно, и будет с него, сегодня у него будут другие заботы. Пережить бы сегодняшний день хоть как-нибудь и ладно. Пережить его, этот проклятый день, ему - капитану Свездиго, командиру фрегата "Фенри", Наблюдателю Галактосовета в этой позабытой гангренозной звездной какиромой системе, и его экипажу пережить бы его (это будет его программой-минимум на сегодня), и всем местным безобразникам пережить (а это будет его программа-максимум), а строго придерживаться маскировочных протоколов они будут потом, и - если им всем очень-очень повезет сегодня.

Уже давным-давно он, капитан Свездиго, местный полномочный Наблюдатель решил, что Галактосовет совсем позабыл и о нем, и об этой удаленной системе. Впрочем, может быть, ученые бюрократы Галактосовета и забыли бы, но им напомнили. И кто? Его собственный кок. Конечно, кок был давно обижен отношением экипажа к его стряпне, но что же тут поделаешь, если внизу наблюдается такое буйство гастрономических красок? Разве унифицированная питательная флотская смесь, пусть даже и с ароматическими добавками, может сравниться с этим удивительным торжеством вкусовых ощущений, запахов, ароматов и послевкусий? А их кок всегда был кулинарным ретроградом и придерживался старых флотских рецептов, которые полностью соответствовали древним военным рационам - много протеинов, чуть-чуть витаминов, кое-какие минералы и все. Такими рационами на всех галактических флотах откармливают, как бы приготовляя к убою серую массу будущего торпедного мяса. Но ладно бы вокруг бушевала очередная Галактическая Война, или пышным цветом расцветали Межпланетные Конфликты. В такое время думать о рационах просто глупо. Но ведь сейчас в Галактике было спокойно, и их миссия носила научный характер, а кок, словно бы не замечая этого, продолжал откармливать их как на убой. За это его и не любили.

Его кок был, конечно, на взводе, когда сочинял свою кляузу в Галактосовет, причем сразу в Галактическую Ревизионную Комиссию - прямо в этот страшный, отлично известный своей ученой свирепостью Галревком, хуже которой была разве только Галактическая Ученая Инквизиция - свирепый и кровожадный общегалактический Галучинк.

Да и его радист тоже хорош. Не защитить такой важный канал связи даже простейшим кодом. А ведь стержнем любого военного судна является именно его кок, его просто так в открытый космос не выбросишь, даже если очень этого хочется, а радист является последней надеждой любого военного экипажа, и этих двоих надежно защищают неписанные законы всех военных флотов Галактики. А ведь хорошо известно, что все неписанные флотские законы написаны коу-плазмой бесчисленного числа флотских экипажей. И значит, ни его кок, ни тем более его радист ни в чем не виноваты, а виноват - он, капитан. Виноват, что не досмотрел за радистом, что не оценил обидчивости кока, не предусмотрел возможных последствий и не принял мер для их предотвращения. Прозевал, одним словом.

А как их принять, когда весь экипаж почти постоянно торчит внизу, а наверху находится только дежурная команда. Которая только и ждет, чтобы смена побыстрее закончилась, и можно было спуститься вниз, и там - внизу вдохнуть полной грудью натуральную, а не корабельную, синтетическую газовую смесь. Вместе со всеми ее ароматами искусно обработанных белков, минералов и витаминов?

Смешно, но в самом начале, сразу после обнаружения ими окаменелостей местного Безобраза, никто из них не хотел спускаться вниз слишком надолго, а теперь никого не затянешь наверх. Да и нижние безобразные современники теперь неспроста кажутся им такими близкими, почти родными существами...