– - Почему?
– - Спросила Катя.

– - Мы добрые. В нашем истинном сознании мы не можем причинить вреда другому человеку. Помните: "подавляющее большинство землян органически не способно понять, что бывают ситуации, когда компромисс исключен. Либо они меня, либо я их, и некогда разбираться, кто в своем праве. Для нормального землянина это звучит дико, и я его понимаю, я ведь сам был таким, пока не попал на Саракш. Я прекрасно помню это видение мира, когда любой носитель разума априорно воспринимается как существо, этически равное тебе, когда невозможна сама постановка вопроса, хуже он тебя или лучше, даже если его этика и мораль отличаются от твоей...". Мы не приемлем уныние, страх, злобу, грубость, хамство, ложь, хитрость, самонадеянность, алчность, равнодушие и пренебрежение, себялюбие, чванство, чувство превосходства... Мы не способны на жестокость, нам не может прийти в голову убить, даже защищая себя, а там секунда промедления может стоить жизни... И дело не в том, -- как бы спохватившись продолжал Мак, -- чтобы подставлять другую щёку, нет. Не противиться насилию -- значит потакать ему, порождать его, а дело в том, что само положение, когда возможно или необходимо насилие ненормально, недопустимо!
– - Горячо закончил он.

– - Это-то понятно, не понятно, что за складки.
– - Сказала Инга.

– - Складки пространства-времени.
– - Пояснила Аля, подходя к столу.
– - Как одеяло, если его скомкать, образуется много складок, всё оказывается рядом. Всё понятно. Не понятно другое, где еду взять. Практически. Есть хочется зверски.
– - Обратилась она к Маку.

– - Еда, это элементарно.
– - Ответил Мак.
– - Останови любого андроида и попроси, он принесет.

– - Андроида?

– - У них на лбу красный или зелёный круг, чтобы отличать от человека. Красный -- занят, зелёный -- останавливай. Понятно?

– - Понятно.
– - Аля пошла искать свободного андроида. Через пять шагов остановилась и обернулась.
– - Кому-нибудь что-нибудь принести? Нет?
– - И ушла.

Она чувствовала себя в новом мире легко и свободно, точно родилась здесь.

II

В конце концов, всё это было не важно. Было до того хорошо, что возникало недоверие. Катя несколько раз поднималась из-за стола, трогала руками прозрачные стены, щипала себя, прикрывала один глаз, запускала руку в разноцветный ионный фонтан, чтобы удостовериться, что это не сон, не компьютерная симуляция. Она, кажется, всю жизнь мечтала оказаться именно в таком месте, среди таких людей. Она не могла бы сказать каких таких, но по Маку, по лицам проходящих мимо людей она безошибочно определила, что люди здесь именно такие. Они были необычно, но вместе с тем без вызова и каждый по-своему одеты, имели хорошие умные лица и свободные уверенные манеры. Они не смущались её пристальными взглядами, не лезли с вопросами, они хорошо улыбались и не скрывали доброжелательного интереса к сидящим за столом, по-видимому, догадываясь о том, кто они и с чем связаны эти наряды. Хотелось спросить их, как родных, о чем-нибудь. Особенно умиляло то, что все они были босоноги.

Народу было много, потому что рядом находился центральный Лунный Лифт, но многолюдье не настораживало, как на Земле, когда-то очень давно. Лица были самые разные, и белые, и чёрные, и широкие, и скуластые, и раскосые, озабоченные и хмурые, но было в них что-то общее, успокоительное. В чем тут дело Катя сначала не понимала, а потом ей пришло в голову: было многолюдно, но не было толпы. "Здесь не затопчут".
– Подумала Катя и ей вспомнилось:

"...Ладно, подумал он, окунёмся в жизнь. Женька говорит, что в этом городе нельзя заблудиться. Посмотрим.

Эскалатор бесшумно понёс его в недра здания. Кондратьев посмотрел вверх. Над головой была полупрозрачная крыша, на ней лежали тени птерокаров и вертолётов, принадлежащих, видимо, обитателям дома. Кажется, каждая крыша в городе была посадочной площадкой. Кондратьев посмотрел вниз. Там был обширный и светлый вестибюль. Пол вестибюля был гладкий и блестящий, как лёд.

Мимо Кондратьева, дробно стуча каблучками по ступенькам, сбежали две молоденькие девушки. Одна из них -- маленькая, в белой блузе и ярко-синей юбке, -- пробегая, заглянула ему в лицо. У неё был нос в веснушках и чёлка до бровей. Что-то в Кондратьеве поразило её. На мгновение она остановилась и, чтобы не упасть, ухватилась за поручень. Затем она догнала подругу, и они побежали дальше, а внизу, уже в вестибюле, оглянулись обе. "Ну вот, -- уныло подумал Кондратьев, -- начинается! По улицам слона водили".

Он спустился в вестибюль (девушек уже не было), попробовал ногой пол -- не скользит ли. Оказалось -- не скользит. В вестибюле по сторонам двери были огромные окна, и в окна было видно, что на улице очень много зелени. Город тонул в зелени -- это Кондратьев видел, пролетая на птерокаре. Сверху казалось, что зелень заполняет все промежутки между крышами. Кондратьев обошёл вестибюль, постоял перед торшерной вешалкой, на которой висел одинокий сиреневый плащ, осторожно оглянувшись, ощупал материю и направился к двери. На ступеньках крыльца он остановился. Улицы не было.

Прямо от крыльца через густую высокую траву вела утоптанная тропинка. Шагах в десяти она исчезала в зарослях кустарника. За кустарником начинался лес -- высокие прямые сосны вперемежку с приземистыми, видимо очень старыми, дубами. Вправо и влево уходили чистые голубые стены домов.

– - Здорово!
– - сказал вслух Кондратьев и потянул носом воздух.

Воздух был очень хороший. Кондратьев заложил руки за спину и решительно двинулся по тропинке. Тропинка вывела его на довольно широкую песчаную дорожку. Кондратьев, поколебавшись, свернул направо. На дорожке было много людей. Он даже напрягся, ожидая, что праправнуки при виде его немедленно прервут разговоры, отвлекутся от своих насущных забот, остановятся и примутся пялить на него глаза. Может быть, будут даже расспрашивать. Но ничего подобного не случилось. Какой-то пожилой праправнук, обгоняя, неловко толкнул его и сказал:

– - Простите, пожалуйста... Нет-нет, это я не тебе.

Кондратьев на всякий случай улыбнулся.

– - Что-нибудь случилось?
– - услыхал он слабый женский голос, исходивший, казалось, из недр пожилого правнука.

– - Нет-нет, -- сказал праправнук, доброжелательно кивая Кондратьеву.

– - Я здесь нечаянно толкнул одного молодого человека.

– - А...
– - сказал женский голос.
– - Тогда слушай дальше. Ванда стала спорить, что хориола лучше пианино, и мы...

Пожилой праправнук удалялся, и женский голос постепенно затих.