— Вот видишь, зовешь, а сам убегаешь, — ласково сказала Дейма, а он, застигнутый врасплох, не знал, что предпринять, сидел в лодке, надвинув на глаза бежевую кепку.

— Я к острову плыл, Дейма. Когда я там оказываюсь, то малость забываюсь…

— Давайте заедем все домой, доктор. Потом покатаетесь. Поедем все вместе, и жена еще не знает, что у нас гостья.

Дейма все еще стояла, глядя на Бенаса.

Он медленно вылезал на берег, потом подтянул за цепь лодку.

— Не знаю, как Дейма, но мне надо бы покататься. Сегодня-то я еще не был на острове.

— Мне тоже вначале хотелось бы побыть на воде, — сказала Дейма.

— Может, мне потом приехать вас забрать? — учитель посмотрел на Дейму.

— Спасибо. По воде доберемся, — ответил доктор.

— Тогда до вечера. — Учитель направился к машине, а Дейма разулась и торопливо забралась в лодку.

— Где прикажешь сесть?

— Все равно.

— Как ты сидишь, когда гребешь? Я же не знаю. Хотела бы сидеть напротив тебя.

— Я буду глядеть на берег.

— На который?

— На тот, куда учитель уехал.

Дейма пропустила Бенаса, а потом уселась, ласково шлепнув его по колену.

Автомобиль учителя с яростным рычаньем карабкался на холм, и Бенас как бы между прочим сказал:

— Сейчас задохнется.

— Кто?

— Автомобиль учителя.

— Да разве? — Дейма улыбнулась. — Он задыхается?

— Он иногда даже лает, Дейма…

Дейма рассмеялась.

— Как сейчас в городе? Небось, жутко воняет смолой и дымом? — спросил он спустя какое-то время.

— Наверно. Сам знаешь, как бывает, когда живешь постоянно: привыкаешь и ничего не замечаешь.

— Новых книг не достала? Я тут очень давно ничего не читаю. Глазею в основном по сторонам, а потом в небо.

— Ничего нового, Бенас. Да много и я не читаю сейчас. В книгах, сам знаешь, ничего нового теперь не пишут. Хожу на работу, а вечером брожу по улицам. До смешного озабоченные лица у прохожих…

— Бессмысленная спешка в неизвестном направлении…

— Видишь, и ты еще не забыл.

— Забудешь!.. А в саду у Марийонаса не была? Тогда осенью мы фундамент отливали. Сейчас, чего доброго, и домишко стоит. Может, он и живет уже там?

— Звонил. Как раз сказал, что едет в сад, спрашивал, как ты поживаешь, а я еще ничего не знала, даже твое письмо не успела получить.

— Письмо, наверно, долго шло. Ты на штемпель посмотрела?

— Три дня.

— Вот как задержалось. Очень рано я стал ждать тебя.

— Ты и ждал!.. Бенас, а тебе еще не надоело здесь жить?

— Ничего, Дейма. А почему не спросишь, не надоело ли мне жить вообще?

— К чему такие огромные масштабы?.. Вообще ведь чаще надоедает жить, чем вот так — в один или в другой день, в одном или в другом месте. Скажешь, нет?

— Ты говоришь весьма разумно, Дейма… Мне здесь до смерти надоело. Каждый день в лодке перетряхиваю память. Думаю, не может этого быть, чтоб так ни за что и не мог зацепиться… Марийонас не спрашивал, чем я занят?

Дейма настороженно посмотрела ему в лицо.

— Наверно, говорил что-нибудь, только не хочешь сказать?.. Серапинас, скорей всего, еще не показался, провалился в своей деревне, утонул в своем Снайгинасе. Надо бы ему написать, да не знаю ничего определенного.

Дейма не спускала глаз с Бенаса.

— Бенас, ты не подумай ничего плохого, но ведь эти занятия для тебя, для нас, может, и важны, но… — Она вдруг замолкла на полуслове.

— Но что? А, ты уже побоялась сказать правду, посмотрела на меня и пожалела.

— Не то, Бенас. Ты ведь сам знаешь, что никто не переживает за других. Не сердись, что я так прямо сказала. Но с тобой иначе нельзя.

— Со мной надо прямо… Говори, говори еще… А я, видишь, подумал и про сад, и про озеро Снайгинас… И часто подумываю: что они там делают да как живут.

— Видишь ли, у тебя другое положение, Бенас. Ты здесь один и одинок, я понимаю, а другие… У других просто-напросто масса своих забот. Сам знаешь, как бывает, когда работаешь на себя и на других… Разве не так?

— Ты говоришь — один и одинок?

— Ах! Прости, Бенас… А просил, чтоб я говорила прямо. Бенас, может, ты злостью сумел бы вернуть то, что отошло?..

Доктор Бенас молчал, слушал. Он внимательно глядел вдаль.

— Говоришь, забот… У кого нет забот, у того ничего нет, Дейма… Даже человек самого высокого положения, если у него нет забот, соответствующих высоте его выдвижения, — у него ничего нет… В саду Марийонаса теперь, надо полагать, очень хорошо. Наверно, зелено вокруг. Мне там нравилось глядеть с пригорка на молодой березняк. Тогда была осень, березки без листьев казались похожими на свечи. Кстати, у него в саду я побывал и потом, где-то весной… Погоди, как это получается? Впервые я побывал осенью, а весной — опять? Так ведь весну и лето я провел т а м, Дейма?