Полы шубы разошлись, и – Княжич увидал длинную, как у лебеди, шею, вызывающе большую, но по-девичьи высокую грудь, тонкий стан, переходящий в пышные бедра, и едва прикрытый распущенными косами самый потаенный уголок Еленкиного тела.

Поугасший было по велению здравого рассудка огонь любви с новой силой полыхнул в мятежном казачьем сердце. Подхватив дрожащими руками свою нечаянную находку, Иван запрыгнул в возок. Ударом кинжала он распорол войлочный верх и впустил холодный, лунный свет в их темное, тесное пристанище. Любуясь лежащей перед ним обнаженной богиней, есаул заметил, что от ее недавней заносчивой шаловливости не осталось и следа. В глазах литвинки застыл почти что девичий испуг, длиннопалые руки опять стыдливо прикрывали грудь, а стройные, как у лани, ноги были судорожно сжаты.

«А ведь она совсем девчонка, – подумал Ванька, целуя горячие, приоткрытые, словно клювик жадного галчонка, Еленкины губы. Лаская ее грудь, Иван почувствовал, как от его прикосновений набухли еще не ведавшие младенческого язычка соски, и припал к ним жарким поцелуем. Слегка раздвинув бедра, отважная воительница сладостно застонала, а как только ладонь Княжича трепетно легла на ее лоно, широко раскинулась и отдала во власть любимого свой чудный розовый цветок. Бережно раздвинув призывно повлажневшие лепестки, он вошел в нее. Ощутив в себе мужскую твердь, Елена крепко обняла ногами наконец-то обретенного рыцаря девичьей мечты. Как только в ней забил горячий ключ молодого казачьего семени, красавица обмякла, лишившись чувств, а когда она открыла свои огромные, синие глаза, Иван увидел в них блаженное изумление.

– Как хорошо, что это было? – тихо прошептала грешная вдова.

Снисходительно улыбнувшись, есаул прилег с ней рядом. С умиленным восторгом созерцая прелести теперь уже родной ему женщины, он спросил:

– И долго ли ты замужем была?

При упоминании о ее замужестве Еленка обиженно надула губки. Стараясь снова обрести утраченное княжеское высокомерие, она ответила:

– Почти два месяца.

– Тогда понятно все, – тщетно пытаясь удержать снисходительную усмешку, промолвил Ванька и попытался вновь обнять свою красавицу, но наткнулся на округлые коленки, которыми строптивая литвинка уперлась ему в живот. Тут-то есаул и углядел привязанный к ее точеной голени короткий, с узким лезвием кинжал.

– Зачем это тебе? – кивнул Иван на тайно хранимое оружие, с которым прекрасная Елена не рассталась даже во время их любовной близости.

– От непрошенной любви защита. Так, как ты, меня еще никто не любил, больше все насиловали. Сначала будущий муж, потом его убийца, – глядя повлажневшими глазами на виднеющиеся сквозь распоротый войлок звезды, ответила Елена. Вынув из замшевых ножен голубоватосеребристый в лунном свете клинок, она строго пояснила: – Вот и не расстаюсь с кинжалом, чтобы третьего раза не было.

Желая отвлечь ее от нерадостных воспоминаний, Княжич шутливо вопросил:

– А меня б зарезала, тогда, в дубраве?

– Конечно, зарезала, – отшвырнув кинжал и прижимаясь к Ваньке, прошептала отважная воительница. – Кого только, не знаю, тебя или себя.

И они снова принялись любить друг друга, бездумно, самозабвенно, как умеют любить лишь пылкие, отчаянные души.

Лишь на рассвете синеглазая вещунья и ее спаситель есаул забылись ненадолго в безмятежном сне. Первой проснулась Еленка от того, что ей на грудь упала капля холодной утренней росы. Счастливо улыбнувшись, она освободилась из Ванькиных объятий и, подперев ладошкой сумасбродную свою головку, стала разглядывать столь нежданно обретенного любимого. Чудо, как хорош был молодой казак. Тучный, весь поросший сивым волосом Станислав не шел с ним ни в какое сравнение. Стройный, словно тополь, с золотисто-загорелой, по-женски нежной кожей, под которой виден был каждый мускул, Ванька-есаул напоминал одного из греческих богов, о которых так любила рассказывать пани Марыся.

«Красив, даже Михая Замойского красой за пояс заткнет, – припомнила Еленка лучшего из своих многочисленных поклонников. – И молодой еще совсем, навряд ли старше меня годами будет».

Движимая сладостным томлением, она припала губами к Ванькиной щеке и лишь теперь заметила затерявшийся в густых кудрях его сабельный шрам. «Почти, как мой», – подумала влюбленная красавица. Доселе незнакомая, какая-то почти что материнская жалость вновь толкнула ее к Княжичу. Осторожно, чтоб не потревожить сон любимого, Елена обняла Ивана, тихо прошептав:

– Сколько ж раз ты, милый, возле смерти был?

Мысль о смерти ледяной волной захлестнула чувственную душу красавицы. Вздрогнув, как змеей ужаленная, она уткнулась лицом в колени и застонала, словно раненая волчица.

– Не успела еще отца похоронить, а уже под казака легла, сучка блудливая, – принялась корить себя Еленка. Несчастной грешнице представились: окровавленный Станислав, забивающий перед своим последним боем пулю в пистолет Шептицкий, синеглазый Ежи, рассудительный Марцевич и остальные воины рыцарского братства, которые отдали жизнь ради ее спасения, а в ушах звучал остерегающий возглас пожилого станичника: «Гляди, Иван, как бы сия полячка и тебя, заговоренного, до погибели не довела».

Утирая хлынувшие в два ручья горючие слезы и сгорая от стыда, она взглянула на Княжича. «Любовь свою нашла, тварь похотливая, или, может, нового заступника. Прежние-то все лежат в земле сырой. Не хотел же он меня, продал и ушел. Видать, почуял, что со мной беды не оберешься. Так нет же, все одно окрутила. Вдовая княгиня, а как какая-то девка-потаскуха парню молодому напоказ срам свой выставила».

Однако бабы, особенно красивые, подолгу гневаться на самою себя просто не умеют. Еще немножечко поплакав, Еленка привалилась к Ваньке под бочок.