Еще у меня была Керолайн. Конечно, это не поступок джентльмена — вспоминать ее имя в записях, которые наверняка попадут на глаза постороннему, но поскольку она занимает важное место в этой истории, я ничего скрывать не намерен. Да, мы с Керолайн любили друг друга, хотя она и была замужем. Ее муж, известный художник-авангардист, малевал всякую чушь, покрывая полотна несуразными черными пятнами поверх кроваво-красных разводов. Но эту мазню с радостью выставляли лучшие галереи Манхэттена, и за них он отгребал немало денег.

Керолайн была еще одной причиной, из-за которой я не сильно расстроился, узнав о том, что место моего начальника освободилось. Получив эту должность, я, наконец, смог бы предложить ей переехать ко мне, будучи уверенным, что теперь могу обеспечить ее не хуже супруга.

Приняв душ и перекусив на скорую руку, я вызвал такси и отправился на встречу в семнадцатый полицейский участок.

Справившись у офицера на входе, где найти детектива Дженкинса, я быстро нашел нужный кабинет и тихо постучал.

— Войдите! — прохрипел знакомый мне голос.

Я вошел и тут же оказался окутан клубами вонючего сигарного дыма.

Когда глаза привыкли к едкой вони, я разглядел сидящего за столом тучного мужчину в несвежей рубахе и мятом коричневом пиджаке. Галстук он не носил, но верхняя пуговица сорочки была застегнута. Если бы я не знал, что передо мной полицейский детектив, то принял бы его за деревенщину, приехавшего откуда-то с юга, из Техаса или Алабамы, посмотреть большой город.

Детектив, видно, только что покончил с обедом. Упаковка гамбургера и смятый стаканчик из-под картошки лежали на столе прямо поверх каких-то бумаг. Крошки хлеба и жирные пятна от кетчупа украшали лацканы его пиджака. В руке Дженкинс держал толстую сигару из тех, что обычно курят кубинцы-нелегалы.

— Мистер Воннегут? — осведомился он, вставая и протягивая мне руку.

— Да, — ответил я, без энтузиазма пожимая пухлую ладонь.

— Присаживайтесь!

Я присел на край стула напротив детектива.

Покопавшись немного под столом, Дженкинс одним махом сгреб лежащие на столешнице бумаги и отправил куда-то в одну из огромных тумб вместе с упаковкой от обеда.

— Итак, — начал он, доставая из внутреннего кармана истрепанный блокнот, — вы не замечали в последнее время странностей в поведении своего начальника?

Я честно попытался вспомнить причуды старика.

— Нет, — наконец ответил я. — Никаких. Нельзя же считать странностью его любовь к затертым теннисным туфлям, которые он носил, практически не снимая. В другой обуви у него болели мозоли.

Детектив улыбнулся.

— А от депрессии он не страдал? Или, может, здоровье барахлило?

— О здоровье вам лучше узнать у его семейного врача, — ответил я. — Что до депрессии, то у кого ее нет в наш сумасшедший век?

— Ну, хорошо, а не было ли у него врагов?

— Враги есть у всех, — я ответил фразой из одного популярного романа, но Дженкинс вряд ли его читал. Его маленькие глазки забегали, в них появилась заинтересованность.

— Нельзя ли подробней?

— Мистер Гаррисон был начальником отделения одной из крупнейших компаний во всех штатах, — сказал я. — Он решал кадровые вопросы, принимал на работу и увольнял людей. Возможно, кто-то остался обижен… Вы, видимо, не так меня поняли, я имел в виду лишь это.

— Ясно, ясно, — Дженкинс что-то отметил в блокноте. — Ну а с женщинами, у него недоразумений не было? Знаете, как говорят, седина в бороду…

Он всё больше и больше раздражал меня.

— Послушайте, — довольно резко сказал я, — я был его заместителем, и не более того. Если вас интересует грязное белье мистера Гаррисона, то лучше обратитесь к его друзьям, членам гольф-клуба, к его экономке!

— Их мы уже опросили, — ответил Дженкинс.

— Как он умер? — спросил я.

Детектив помолчал, будто решая для себя что-то, затем полез в тумбу и вынул квадратный лист фотокарточки. Положил передо мной.

Я всмотрелся.

С фотографии широко раскрытыми глазами на меня смотрел мистер Гаррисон, и только неестественная поза и заострившиеся черты лица говорили, что камера запечатлела мертвеца. И еще меня поразила улыбка. Мой мертвый босс улыбался. Совсем не так, как улыбался при жизни, одними краешками сухих губ. На фото Гаррисон улыбался широко, искренне, как не улыбался, наверное, со времен далекого детства.

— Это еще что? — Я отодвинул от себя карточку, словно платок больного чахоткой, настолько поразил меня вид улыбающегося мертвеца.