ремень, фляга и лопатка. Кроме того государство брало на себя половину расходов по

перевозу с семьей демобилизанта - будущего хуторянина, ее скарба, одной-двух голов

крупного рогатого скота и до шести голов мелкой живности и птицы, не считая кошек и

собак, с дорожным кормовым фуражом.

Правительство выступало гарантом выдаваемой демобилизуемому долгосрочной

низкопроцентной ссуды в Крестьянском банке для строительства дома, надворных

построек, приобретения сельхозинвентаря и семенного материала на первый посевной

год. А также беспроцентных «подъемных» в Русско-Китайском банке на семь лет в сумме

150 рублей для поселенца-единоличника и 350 для ветерана, перевезшего в Маньчжурию

свою семью. Особое внимание проявил Государь о тех, кто сражался храбро и доблестно:

Георгиевским кавалерам подъемные увеличиваются на 25%, а заслужившим за эту

кампанию два ЗОВО и более – на 50%. Ничего подобного история России еще не знала…

В частях и подразделениях вовсю шло брожение – многие мужики-сослуживцы,

решившие для себя немедля воспользоваться невиданной царевой милостью, сбивались в

ватаги, вернее «переселенческие артели». Ведь миром, оно, и дома сподручнее ставить, и

стражу вести, а если еще и почитать присланные специально из столицы умные книжки,

то получается, что и поля обрабатывать. Да и жить рядом с соседом-товарищем, с которым

ты делил и армейскую кашу, и японскую пулю или осколок, которого ты знаешь и в

36

которого веришь, - «этот не выдаст», разве не правильно? Так что налицо было

зарождение новой формы сельской общины, связанной не общей собственностью, а

общим интересом. Житейским и экономическим.

Весь этот процесс поручалось организовать и координировать генерал-лейтенанту

Флугу и его оперативному штабу. И дабы обеспечить выполнение монаршей воли по

заселению дальневосточных рубежей России достойным и надежным русским людом,

Гриппенберг призвал всех армейских и флотских офицеров активно включиться в работу

по разъяснению рядовому и унтер-офицерскому составу положений царского Указа,

выпущенного по данному поводу.

После чего, еще раз поздравив всех с победой, командующий армией уступил место у

микрофонов командующему флотом.

***

Степан Осипович еще выглядел неважно после ранения. И, похоже, что и чувствовал

себя не ахти, поэтому на всякий случай его слегка страховали штабные флаг-офицеры

Дукельский и Щеглов, вставшие рядом и чуть позади него. Отдышавшись после подъема

на трибуну, Макаров окинул взглядом притихшее людское море внизу и негромко, но

вполне отчетливо, произнес:

– Спасибо… Спасибо, мои дорогие… Дело сделанное – славно! Царствие Небесное и

память вечная всем братьям нашим – русским воинам во брани почившим. Слава и почет

живым! А деяния ваши ратные и доблесть - потомкам в пример!

Может, скажет кто, что, мол, не велика честь и слава для нас, азиатов побить? Пусть

он этими словами и подавится! Или уже не помнит матушка-Россия иго монгольское да

крымчаков набеги? Азиат в бою стоек и неистов. В достижении цели своей упорен,

находчив и хитер. Так что противостоял нам противник вполне достойный. Нам ли теперь

об этом не знать, и этого не помнить?

А то, что за спиной у японцев стояли и всячески помогали им англичане и

американцы – про то особый сказ. С холодной головой и без лишнего азарта на то

смотрите. Но сам факт этого бесспорен, и победу вашу только лишь возвеличивает…

Много добрых слов хочу сказать всем вам. Морякам, гвардейцам, армейским героям

нашим и славным казакам. Но, простите, дорогие мои, не сегодня, – эскулапы столичные

пять минут только дали. Вон, уже ручками машут, боятся, что простужусь. Я пока их

пленник, - рассмеялся Макаров, - И их иго медицинское стоически терпеть обязан.

Но, дайте только срок, мои дорогие: вот силенок поднаберусь, и мы с вами флот наш

российский поставим так, что англичане и американцы все от досады усохнут! Прочие же

– завидовать будут. Да и про армию не забудем, не сомневайтесь. И впредь, учтите – мы,

моряки и армейцы, одному царю и одному народу служим. И Бог над нами один. Так что и