И это, - после блистательно выигранной им дальневосточной военной кампании! Надеюсь,

что кто-нибудь из вас сможет объяснить мне логику подобных действий…

На несколько томительно долгих минут в салоне воцарилась почти полная тишина,

нарушаемая только легким поскрипыванием кожи белоснежных лакированных туфель

кайзера, нетерпеливо прохаживающегося по ковру, и приглушенным гулом механизмов в

корабельных низах.

Когда Вильгельм понял, что с содержанием сногсшибательной новости из русской

столицы собравшиеся ознакомились, но высказываться первым никто не спешит, он резко

остановился позади своего кресла, и неожиданно визгливым, высоким голосом, местами

чуть не срываясь на крик, разразился гневно-сумбурной тирадой:

– Так что же, любезные мои адмиралы? Может быть, самое время нам разворачивать

поводья!? Может быть, царь свихнулся, а мы пытаемся делать дела с больным человеком?

– постепенно багровея, кайзер яростно жег присутствующих пылающим взором. Глаза его

налились бешенством, а вздернутые кончики усов мелко подрагивали.

«Интересный оборот! Нам-то, по большому счету, какое дело до того, как русские

собираются реформировать свою систему государственного управления? Одно то, что они

на это все-таки решились, уже замечательно. А если царь Николай заодно покончит и с

66

безответственными великокняжескими синекурами, подмазанными парижскими взятками

под соусом из трюфелей и лобстеров, так нам за это с него нужно будет пылинки сдувать.

Так что, по-моему, сейчас вести речь об отмене визита, как минимум – не логично.

Или Экселенц что-то задумал?
– Тирпиц не преминул отметить, как пытливо кайзер

вглядывался в их лица несколько минут назад, - Известно, конечно, как наш Император

относится к парламентским процедурам. Но если уж он вынужден мириться с этим в

Германии, какое ему дело до того, что царь введет у себя законосовещательную Думу?

Да, какие-то мелкие проблемки у нас могут возникнуть в связи с этим. Но все они –

величины микроскопические, не стоящие выеденного яйца на фоне одного только ухода

Витте, и я даже не говорю про наш Договор.

Нет. Тут кроется что-то другое. И, похоже, я начинаю догадываться…»

А Экселенца тем временем понесло. Приняв настороженное молчание собравшихся

за растерянность, что его бесило на уровне рефлексов, или просто не удержавшись от

соблазна в очередной раз поизмываться над своим окружением, что было свойственно его

холеричной натуре эгоцентрика, Вильгельм закусил удила. Голос его яростно грохотал:

– Я пятнадцать лет бьюсь с этими невменяемыми придурками из Рейхстага… Я уже

давно готов разогнать к чертям собачьим это стадо безмозглых, упрямых, тупых ослов… А

эту мерзость, доставшуюся нам в наследство из-под князя Бисмарка, эту никчемную,

порожденную торгашескими интригами бумажонку – Конституцию, спалить в камине. И

если бы не кое-кто, из здесь сидящих, уже сто раз бы так и сделал!

Я, Король Пруссии и германский Император, до сего дня вынужден был просто-

напросто завидовать той свободе рук и решений, которыми обладает самодержец России!

А он… этот!.. Может, у него просто… Nicht alle Tassen im Schrank!14 Я не нахожу других

слов! Он что делает, этот царек несчастный? Может, и в правду не ведает, что творит? Или

это происки кого-то из его семейки и камарильи? Вы только подумайте: взять и самолично

отречься от божественной сути и предназначения самодержавного государя, от полноты

власти и бремени ответственности, дарованных единственно Всевышним!

Разве способен в трезвом рассудке и душевном здравии на такое святотатство

миропомазанный монарх? Если бы я знал это сегодня утром, то вместо вас - военных и

дельцов - загрузил бы мои корабли лучшими психиатрами Рейха! О! Как мне сейчас не

хватает здесь моего славного Гинце, Пауль то должен точно знать, что там у них на самом

деле случилось.

Так что же вы молчите, мои любимые, обожаемые господа адмиралы!? Притаились,

словно жирные караси под корягой? Ну, скажите же мне, что нам теперь делать?