при рассмотрении серьезных вопросов, он за собой замечал сам.

Отсюда проистекал и подмеченный потомками «эффект крайней аудиенции», когда

Николаю случалось внезапно менять принятое решение под влиянием доводов чиновника

или родственника, последним высказывающего ему свои аргументы наедине. Именно так

он, по словам Вадима, пришел и к отправке эскадры Рожественского на Цусимскую

Голгофу, и к отказу от договора с кайзером у Бьерке, и к всеобщей мобилизации из-за

Сербского кризиса, спровоцировавшей Вильгельма на начало войны против России…

Во-вторых, покрутившись год в совершенно ином ритме, чем предыдущие десять

лет, он вынужден был согласиться с тем, что одному человеку с должным вниманием и

качеством одновременно рассматривать вопросы типа «объявления войны Англии» и

«назначения пенсии вдове погибшего на пожаре купеческих складов урюпинского

брандмейстера», просто невозможно физически. Вдобавок, при условии, что абсолютно

вся входящая переписка, без предварительного разбора или сортировки, сразу ложилась

ему на стол. Как это было год назад, до появления Банщикова, который начал сортировать

для него входящие документы флотской тематики, отделяя зерна от плевел.

Однако существенно ситуацию это не улучшило, особенно с учетом передислокации

в Иркутск Безобразова с его секретариатом Особого комитета по делам Дальнего Востока.

Война и внутриполитические проблемы породили резкое увеличение потока документов

на Высочайшее имя. Поэтому уже в июне Николаю пришлось расширить полномочия его

Собственной Канцелярии под управлением Танеева, сделав ее хоть отдаленно похожей на

«Администрацию главы государства», как это называлось в мире Вадима. Теперь не

только награждения и благотворительность, но и ворох мелких дел, таких, как, например,

70

ответы на приветственные адреса или мелкие личные прошения, начали «закрывать» ее

чиновники. Подавая «наверх» лишь недельную сводку-доклад о проделанной текущей

работе. Это же относилось и к Канцелярии министерства Двора при ведении рутинной

«переписки вежливости» с его коллегами-монархами.

Конечно, всех проблем и это не решило. А поскольку опыт работы по флотским

делам, с Банщиковым в роли секретаря-референта, Николай оценил положительно, уже к

августу он дозрел до того, чтобы его «расширить и углубить». Для своевременной подачи

на рассмотрение Государю действительно важных документов, подготовки к принятию по

ним оперативных решений с привлечением членов Кабмина и экспертов, контроля их

исполнения и ведения закрытого делопроизводства, им было решено собрать небольшую

группу самых близких и доверенных помощников. Говоря точнее - секретариат. А еще

точнее – Собственный Кабинет Е.И.В..

Не совещательный «кружок друзей по интересам», а именно, - рабочий орган. По

своему весу и значению стоящий лично для него выше, чем Премьер со всем Кабмином.

Выше даже, чем для Вильгельма вся система из его нескольких Кабинетов, фактически

дублирующих собой министерские структуры, созданная им в Германии. Кузен пошел на

это не от хорошей жизни, ибо вынужден был таким образом искать рычаги влияния более

надежные, чем подотчетные Рейхстагу по конституции статс-секретариаты. Но в России

ничего подобного «ответственному министерству» Николай допускать не собирался.

Для себя он определился с персоналиями сотрудников своего «Аппарата» к осени.

Но для оформления задуманного де юре, хотелось дождаться возвращения с войны брата.

Итак, пока их будет трое. Глава Кабинета - исполнительный секретарь: Великая княгиня

Ольга. Теперь «доступ к телу» Императора и его рабочий график - исключительно в ее

компетенции. Плюс, два человека - «по направлениям». Военный секретарь: Великий

князь Михаил. И, конечно же, военно-морской секретарь... Выскочка, царев фаворит,

божественный посланец, еще чей-то там любовник и прочая, прочая, прочая... Михаил

Лаврентьевич Банщиков.

При этом Николай понимал, что, скорее всего, число секретарей-направленцев со