ехать собирались, тут-то неприятность с кайзером и приключилась. Ухо прострелило.

Причем так сильно, что к нему сразу доктора собрались, включая Банщикова. Думали,

рядили, и, в конце концов, немцами было решено, что Императору Вильгельму с

растроенным здоровьем лучше такого долгого вояжа не предпринимать. И он с дочерью,

генералами и частью свиты отбыл, через Питер, восвояси.

Но принц Генрих, два сына Вильгельма – наследник и Адальберт, а также адмиралы

Тирпиц, Бюшель и с ними еще человек двадцать германцев, едут с нами. А потом, как и

планировалось – в Циндао. Кстати, среди них три дамы, из которых две – сестры Крупп.

– Ничего себе! И что их на Дальний Восток-то тянет?

– Старшую, похоже, не что, а кто. А вот остальным крупповцам, как мы поняли, не

терпится посмотреть крепости, вооружением которых им, возможно, предстоит скоро

заняться. Во всяком случае, Дубасов на тему бронебашен обмолвился.

– Кто… это Вы на Луцкого намекаете? Разве он с нами?

92

– А Вы откуда знаете, Всеволод Федорович? Хотя, понятно – у немцев же это дельце

просто на языке висит. А так… да, с нами едет - адмирал Дубасов настоял, - опередив

Гревеница, протараторил Беренс.

– Слухами земля полнится, - отшутился Петрович, - извините Владимир Евгеньевич,

мы Вас перебили…

– Одним словом, решение эскулапов вылилось в половину дня суматохи, переноса

багажа и утряски народа по новым местам. Да, кстати, Вы про Банщикова спрашивали?

Так Михаила Лаврентьевича, как лечащего врача, ведущего кайзеру курс терапии,

Государь отправил с ним. В Петербург отбыл и Великий князь Михаил Александрович с

нашим Василием Александровичем и со всеми его морпехами, так что из «варяжских»

здесь только Вы с Беренсом и Ваш Тихон.

По сведениям вполне достойным доверия, Государь на время своего дальнего вояжа

возложил на брата бремя регентства. Но, как было заметно по общему восторженному

состоянию Михаила Александровича на фоне того, что ему сперва дозволили сопроводить

некую весьма юную и не по годам привлекательную особу императорско-королевских

кровей до Варшавы, сия новая тяжкая ответственность Его Императорское Высочество

совершенно не тяготила. Так что судов-пересудов на эту тему идет предостаточно…

– Но, господа, попрошу – давайте не в нашем кругу. Хорошо?

– Как прикажите. Только…

– Никаких чтоб тут мне - только. Завидовать - разрешаю. Но молча. Даст Бог - все

сладится. Кому - счастье. А кому, и нам с вами в том числе, большущее государственное

дело. Меньше толковищ, меньше сглазу. Поняли? Или в отношении нашего сближения с

немцами у кого предубеждение есть?

– Угу. Поняли…

– Предубеждений-то нет, но вопросы некоторые имеются…

– Что-то не вижу радости и лихости, господа капитаны. Потерпите немного. Скоро

всю военную бухгалтерию подобьем, вздохнем свободнее, и у вас времени побольше для

личной жизни появится. Обещаю, - улыбнулся Руднев, - А по «германскому вопросу» -

будь по-вашему - обсудим что, к чему и почему. Отдельно посидим, потолкуем. Я знаю,

что не все на флоте с моим «германизмом» согласны. Тема эта - очень серьезная.

Все, мои хорошие, ступайте пока. А я еще отлежусь немножко…

Отпуская «молодых львов» он чувствовал себя неважно: последствия перепоя давали

о себе знать. Узрев состояние подопечного, Тихон тотчас напоил его какой-то горечью,

отчего мысли стали понемногу путаться, голова отяжелела, и вскоре, неожиданно для себя,

Петрович провалился в крепкий, здоровый сон, начисто лишенный сновидений.

Итак, волею обстоятельств, он остается с Государем один на один. И не только с ним.

Впереди его ожидали неизбежное общение с Дубасовым, Луцким, Великим князем

Александром Михайловичем и продолжение их разговоров с Тирпицем.

***

После неожиданного изменения их планов и суматохи по поводу отбытия в Потсдам

все-таки разболевшегося Экселенца с дочерью в сопровождении изрядной части свиты, а

также лечившего Императора талантливого врача и, судя по всему, царского фаворита и