откроют для Германии свои природные кладовые!.. Оттолкнувшись от неисчерпаемого

потенциала ТАКОЙ экономической базы, вместе мы способны подчинить своей воле весь

Мир. А им совесть еще позволяет говорить, что земли крестьянам не хватает? Мозгов и

плетки им добротной не хватает!

Черт. Чуть не обжегся. Не стоило, пожалуй, пить кофе на ночь. Но, как говориться,

если нельзя, а очень хочется, значит можно…»

И все-таки, что-то в их разговорах с Рудневым напрягало, что-то было - не так. Что

именно? Он пока еще не мог взять в толк, как не силился… Нечто пугающее, кроющееся в

том, как Всеволод высказывался о германском флоте. Как будто он знал о таких

подробностях лично его, Альфреда Тирпица, далеко идущих планов и расчетов, что любая

попытка логически объяснить это, оказывалась притянутой за уши. Знал детально! Словно

этот удивительный русский видел его насквозь или присутствовал на совещаниях у

Императора и в министерстве…

94

«Чудеса? Или перед нами – гений? Чертовщина какая-то. Конечно, поразительную

осведомленность Всеволода о планах англичан можно списать на хорошо поставленную

разведку. Но чтобы так высказываться о наших с Экселенцем замыслах, которые мы

обсуждали лишь вдвоем, нужно, чтобы русским шпионом был или кайзер, или я! Чушь…

А как вам такая его фраза: «я просто ЗНАЮ это!» Как прикажите понимать? Может,

у русских завелся некий провидец, способный запросто заглядывать в будущее?

Ладно, смех – смехом. Но нечто феноменальное здесь налицо. Как и на лице… -

усмехнулся статс-секретарь, вновь машинально потрогав ноющий фингал, - Кстати, что

нам этот феномен напоследок выдал, перед тем, как с цепи сорвался? Что-то там про

Индию было?.. Но не про флот или порты. Жаль, что вылетело из головы. Хотя, и не

удивительно. Если бы в челюсть саданул, зараза, я бы точно все позабыл начисто».

***

Наутро, еще до диетического завтрака, который занедужившему Рудневу подали

отдельно, навестить едва не помершего по собственной глупости героя войны прибыли

министр Двора барон Фредерикс, Морской министр адмирал Дубасов и вице-адмирал

Великий князь Александр Михайлович. По-доброму подколов болящего за все его

позавчерашние посталкогольные «художества», и рассказав о первой реакции газет

Лондона и Парижа на приезд кайзера Вильгельма в Петербург и Москву, они достаточно

быстро откланялись.

«Приходили глянуть, как я тут, дееспособен, или все еще в койке валяюсь рыдван -

рыдваном. Похоже, увиденным остались довольны. А раз так – значит, нужно готовиться к

главному визиту, - подумал Петрович, перебираясь в большое кресло возле окна. Хоть

неприятную слабость во всем теле он еще чувствовал, но мучавшая его больше суток

тошнота, отступила окончательно, - Слава Богу, в этот раз обошлось. Но впредь нашу

пожилую печень таким испытаниям подвергать больше не стоит. Чтобы в последнем слове

ударение на другую букву делать не пришлось. Да и вообще, мог запросто копыта

отбросить. Альтер-эго по делу мне зафитилило: здоровьице-то не юношеское».

Конечно, тормоза отказали не просто так, - имело место стечение обстоятельств. Во-

первых, Альфред ему реально понравился, оказавшись вовсе не скрытным и занудным

упрямцем, как его характеризовали некоторые. Во-вторых, действительно, в общении с

Тирпицем прорвало, наконец, ту плотину нервного напряжения, которой он сдерживал

свои эмоции все эти долгие военные месяцы, начиная с памятной выволочки от Василия,

когда Петрович едва не впал в истерику после «облома» с Камимурой, станцевавшего

«корабельный менуэт» на не подключенном крепостном минном поле под Владивостоком.

А в-третьих, закусочки-то, конечно, было маловато для «0,7 на нос».

Тут «друже Альфредо» или что-то не рассчитал, или наоборот, как раз рассчитал все

изумительно точно. О плохом думать не хотелось, но, по ходу рассуждений, пришлось

признать, что, скорее всего, это была хитрая ловушка. В которую доверчивый Петрович и

громыхнул всеми четырьмя лапами. А что там он наговорил германцу в последние часы их