Ох, и смешно это Лугий пел! Даже у Иктана брови ходуном заходили, а уж дружина ржала в голос, не стесняясь присутствия жреца. У того от возмущения рот раскрылся, аж слюна на колени побежала. И дрожал от хохота дружинный дом, когда мы хором вторили богохульному припеву.

Иктан ни разу за весь вечер не прервал певца, хотя Лугий изрядно глумился над гостями. Вождь только велел, чтобы кравчий почаще обходил насмешника, когда наполнял кружки воинам. А только Лугий был нынче пьян без вина от жаркого взгляда красавицы Эглы, что глаз не сводила с него. И слушать не желала разумного брата, который ёрзал и хмурился, гадая, сколько же хватит у гостя терпения.

Поднялся жрец, грохнул жезлом, хотел произнести проклятие. Осторожный Мирташ не дал гостю ввязаться в свару, сам одёрнул нахала:

– Эй, ты, желтоголовый! Вольно ж тебе глумиться над чужими чувствами, не ведая ни долга, ни любви!

Поднялся и Лугий, повёл шальными рысьими глазами:

– Я не ссорился с тобой, сын вождя. А пою я, о чём хочу. И покуда в этих землях не настала власть Распятого бога, так и будет. А вот когда ты, неразумный, сменив своего отца, вздумаешь принять чужую веру, подумай о том, какие песни поют рабы, строя города и дороги Великой Империи.

Вновь хотел жрец произнести слово, и снова не дали ему. На этот раз сам Иктан:

– Поди, неразумный, проспись! Видно, крепок удался мёд, если лишил головы лучшего в дружине воина. Прикажу-ка я подносить его перед битвой моим врагам – то-то навоюют!

Засмеялись вокруг, и показалось, что удастся миновать беды. Был спор – всё обратил в шутку вождь. Но не зря безумный ветер кружил опавшие листья. Или впрямь сводила людей с ума ведьма Миснэ?

Лугий кружкой ударил так, что арфа загудела, отзываясь:

– Я-то уйду, вождь! Я и совсем могу уйти, да как бы не пожалеть тебе. Змею впустил ты в свой дом – греешь на груди, поишь тёплым молоком. Тебя же она и ужалит, дай срок.

И ещё что-то сказать хотел, да не дали. Сделал Мирташ знак – подхватили певца под локти дюжие парни, вытащили прочь из дружинного дома. Хорошо, что на пир без оружия ходят. У Лугия такие глаза были, что окажись при нём меч, многим захотелось бы в другом месте очутиться. А так что ж, парень он не из самых крупных. С меня ростом был, а мне шёл тогда семнадцатый год.

Хоть Лугия прогнали с пира, однако, большой обиды не чинили. Ссориться с ним себе дороже, особенно когда при оружии будет. А он в бою лютым был, и пощады врагу отродясь не давал. Потому и проводили его парни без злобы. Кто-то даже кувшин в руку сунул, чтоб не думал, будто они со зла. Должно быть, от того кувшина зло и приключилось…

Как оно было, никто не видел. За полночь в дружинном доме мало кто на ногах стоял. Мёд и впрямь добрый удался - в головах так и гудело, и ног под собой не чуяли. А ветер гудел, раздувая пламя. Покуда часовые прибежали, покуда добудились тех, кто с вождём пировал, – сгорел храм Распятого бога дотла, подожжённый с четырёх углов.

Иктан мрачный вокруг пепелища ходил. Мрачный и трезвый. Вожди и так пьют вполпьяна, а уж когда такая обида сильному соседу учинилась, трезвеют на глазах. О чём думал наш вождь, он никому не говорил. Зато Мирташ говорил за двоих:

– Вовек нам не загладить обиды, отец, если осерчает Империя! Вели Лугия казнить и призови поскорее жреца. Если мы своей волей веру в Распятого примем, может, пронесёт мимо нас гнев соседей.

Иктан на сына мрачно смотрел:

– Свидетелей происшедшему не было. Ты ли возьмёшься Лугия обвинить? И на мечах против него встанешь, когда дело до поединка дойдёт?

Замолчал Мирташ, словно ему рот зашили. А вождь оглядел ещё раз пожарище и приговорил:

– Делать нечего. Тут нужен Меч Истины.

Так я впервые услышал о Мече.

Мирташ волосами тряхнул так, что костяные обереги зазвенели:

– Не поедут дружинные за Мечом, отец.

Но наш вождь говорил один раз. Даже сыну не позволял перечить:

– Не поедут дружинные – отрока пошлём, - и ко мне обратился. – Бери коня, Ильча. На полдень поедешь, к морю. Разыщешь в городе человека, Визарием звать. Скажешь ему, что твоему вождю надобен Меч Истины.

Не решился я спросить, что за меч. Я в юности не то, чтобы робок был, а всё же лишний раз рот не открывал. Ну, да ведь оно воинской науке не помеха. А тогда мне даже почётным казалось, что вождь из всех выбрал меня. Не ясно только, с чего же это дело воинам нельзя поручить?

Я в городе уже бывал. Четыре лета назад ездил вождь на тамошний рынок за ценным шитьём. Молодую жену он брал тогда, решил дорогим подарком порадовать. А как вождь без дружины никуда, то был при нём и мой старший брат, воин наизнатнейший. Ну, и меня с собой взяли, чтобы свет посмотрел. Я и смотрел – из-за широкого братнего плеча. Говорю же, робким был.