– Почему ты предлагаешь это мне? – спросил желтоволосый.

– Потому что я почти наверняка убью того, с кем сошёлся в бою. Тебе может помочь знание моих приёмов.

– Меня это не интересует, - Лугий отвернулся и вновь взялся за топор.

Визарий пожал плечами, и мы пошли прочь. Яркое осеннее солнце слепило глаза.

– Слишком горд, - внезапно сказал воин. – Слишком откровенен. Слишком смел. Так не бывает.

Я не понял, о чём это он. Меня интересовало другое:

– Визарий, ты сказал: он ничего не знает о Мечах. Есть ещё такие, как ты? Вас много?

Он коротко вздохнул:

– Никогда не было много. Это неприятное ремесло. Неприятное и опасное. Но те, кто решил посвятить себя Богу Справедливости, произносят слова и сражаются до тех пор, пока не допустят ошибку. Я не знаю, есть ли такие сейчас, кроме меня. Законы Империи позволяют решать дела без вмешательства Мечей.

Я никогда не слышал о Боге Справедливости.

– Кому ты служишь, Визарий?

– Ты едва ли знаешь о нём – это было давно и далеко. Говорят, он был могучий бог. Он сотворил расу людей – мудрых и сильных, и дал им законы, чтобы они правили всеми по справедливости. Но люди нарушили подаренный закон: они стали завоёвывать других и притеснять их. И тогда воды Океана поглотили землю отступников. А остатки Божественного закона воплотились в Правду Меча. Это случается редко, иногда в целом поколении не находится такого человека. Тот, кто открыл мне это, говорил, что наше время – это время великой битвы, когда пробуждаются силы богов – тех, в кого ещё верят, и тех, кого давно забыли. Я – слуга Забытого. Сейчас стало много злых людей, творящих злые дела. Потому в мир вернулась сила моего бога.

Я не понял и половины, но что-то похожее было в наших сказаниях!

– Я знаю, кто покарал отыров, загнал их под Воду. Это Торум – отец всех богов, так его имя?

Он улыбнулся и потёр короткую бороду, щурясь на солнце:

– Э-э! Вот этого тебе знать не надо. Ещё произнесёшь ненароком формулу – не оберёшься беды.
– Визарий улыбался, словно происходило что-то на редкость весёлое. – Гляди, какой день! Какие деревья – золото на синем. В такой день надо думать только о жизни. Ну, где там ваш дружинный двор? Мирташ хотел нас видеть. Нехорошо заставлять его ждать. И, в конце концов, хочется поговорить по-людски, без оскорблений и насмешек.

***

Что касается разговора по-людски, Визарий сильно просчитался. Потому что на дружинном дворе нас ждал Ойка. И вид у него был такой, от какого в страхе шарахались. Я, по крайней мере, попятился. Визарий продолжал идти, как шёл.

Ойка заступил ему дорогу.

– Почему бы тебе не убраться восвояси? – спросил он напрямик.

– А почему я должен это сделать? – в тон ему насмешливо отозвался чужак.

– Потому что никто не хочет видеть тебя здесь! – громыхнул Ойка.

– Странно, ваш вождь только вчера говорил иначе. Что ты хочешь мне сказать?

– То, что Лугий стал живым покойником с тех пор, как ты бродишь по деревне. Что ты с ним сделал, палач?

– А что я должен с ним сделать? – вид у Визария был до странности безмятежный, и морщины снова лукаво лежали у глаз. – Если знаешь, скажи мне ты.

– Я хочу сказать, чтобы ты ушёл отсюда, наёмная скотина! Или я сокрушу твои рёбра. Знай, что я руками ломаю бедренную кость…

– …собаки, - с усмешкой подсказал Визарий.

Ойка вспыхнул.

– Берись за меч! – заревел он, выхватывая свой.

У него был знатный германский меч, взятый в бою, и в длину не уступал странному мечу Визария. Широкий, однолезвийный, с желобком возле обуха, он и выглядел угрожающе. Тем более что Ойка держал его у самого носа противника.

– У тебя добрый скрамасакс, рыжий, - сказал Визарий. – Но мой меч лучше. Быть может, ты первый воин в битве. Но я, как ты выразился, палач. Убери своё оружие, Ойка. Я ведь не сражаюсь. Я убиваю.

С этими словами он сделал нечто такое, чего никто не успел заметить. По мне, так он несильно стукнул брата ногой в колено, и одновременно толкнул его ладонью в грудь. А уже в следующий миг почти нежно уложил Ойку на траву, придерживая спину.

– Видишь, чем я отличаюсь от тебя. Настоящий удар раздробил бы тебе колено, особенно будь на мне подкованный солдатский сапог. А от удара в грудь тебе и сейчас трудно дышать, хоть я ударил в четверть силы. Не нужно драться со мной.

– Пожуй свои косы, Ойка, и не задирай настоящего бойца! Это было хорошо сделано, - послышалось за нашими спинами.

К нам уже подходил Мирташ, и зубы сияли в дружелюбной улыбке. Красив он был, Мирташ. Красив, приветлив и неуловимо грозен. И держался, как подобало вождю.

– Я никогда не видел этого приёма. Так в Империи принято сражаться?

Визарий приветствовал его сухим кивком:

– Чтобы выжить на арене, я заимствовал много приёмов. Так дерутся в жаркой стране на южной окраине Империи. Когда-то все воины той страны бились подобным образом, но сейчас многое забылось.

– Ты покажешь нам? – спросил Мирташ, беря Визария под локоть и увлекая подальше от Ойки. Я перевёл дух.

Мирташ был хорошим вождём, он умел менять темы и гасить гнев. Вот только Визарий не умел гневаться.