— Не стоит, Грейнджер, — снисходительно сказал он, всё-таки поднимаясь и становясь на обе ноги. Боль пронзила раненую ногу; конечно, она не была такой уж острой, но всё же приятного было мало.

— Порой ты меня просто бесишь! — призналась Гермиона, сжимая кулаки и уже открыто злясь на него. — То поцелуй его, то иди куда подальше...

— Я сказал «к друзьям», а не «куда подальше», — сразу поправил Тео. — И уясни себе на будущее, Грейнджер: ты мне нужна целиком. Понимаешь? Или ты со мной, или не со мной. Всё очень просто. Меня не устраивает вариант, при котором ты будешь лечить мои царапины, но при этом прятать меня, боясь непонимания своих однокурсников. Что они там подумают, что скажут... Будешь приходить на мои тренировки, но на матчах болеть за Гриффиндор. Будешь встречаться со мной, но все праздники отмечать с друзьями. Нет, так не пойдёт.

Гермиона ошалело слушала его, не имея возможности вставить хоть слово и с каждой новой репликой всё больше поражаясь его наглости.

Да что он о себе возомнил!

— Я совершенно ничего не понимаю. Кто тебе сказал, что я вообще захочу встречаться с тобой?!

Нотт ответил всего двумя словами:

— Твои глаза.

Гермиона покраснела до корней волос и поспешила отвернуться. Как раз подул ветер, и она воспользовалась моментом, чтобы скрыть пылающие щёки за поднятым воротником пальто.

— Пойдём, ты вся замёрзла, — сказал Тео, делая пробный шаг. Нога ныла чуть сильнее, когда он опирался на неё, но в целом было терпимо.

Они двинулись в путь. Ветер понемногу разгонял плотные облака, и на небе то там, то здесь появлялись далёкие звёзды. Прошло уже добрых полчаса, а они добрались только до лесной опушки. Вокруг никого не было, свет в хижине Хагрида не горел. Это означало, что лесничий либо спит, либо ищет пропавшую старосту школы.

— Давай я помогу, — в очередной раз предложила хромавшему Гермиона, сердце которой, при всей той ярости, что он в ней вызывал, всё же сжималось от сострадания. Глядя на стойко выдерживающего боль, но то и дело корчившегося Нотта, она ненароком вспомнила, что чувствовала, когда на Дине горел его собственный галстук, и ужаснулась.

Да, ей было страшно за Дина и — да, она готова была порвать Нотта на мелкие кусочки за то, что он вытворял с её другом, но... Эти эмоции не были и вполовину такими сильными, как те, которые она испытала сегодня: сначала, когда Нотт закрыл её собой от целого табуна разъярённых кентавров, потом, когда Бейн пустил в него стрелу, и позже, когда она её вытаскивала...

Господи, да что это со мной? Неужели этот слизеринец мне дороже друзей, которые давно стали моей второй семьёй? Нет, нет, не может быть. Когда же это произошло? Когда всё изменилось? Я ведь даже не успела заметить, как начала испытывать к нему что-то...

Что-то, совсем не похожее на ненависть.

В груди застучало так часто, что сердцебиение превратилось в один нескончаемый ритм, а взволнованная Гермиона и внешне непроницаемый Тео уже пересекли луг и приближались к замку. Ветер дул всё сильнее, замедляя их и без того небыстрый ход, и Гермиона, хоть и была охвачена пламенем всё больше завладевающего ею чувства, тем не менее ёжилась от пронизывающего ветра, кутаясь в пальто и шарф.

— Слушай, Грейнджер, я серьёзно: оставь меня и иди греться в свою гостиную, — ответил Тео уже в который раз. — Я доберусь сам.

В упрямстве они не уступали друг другу: на это заявление Гермиона неизменно отвечала, что бросить его сейчас — ниже чести гриффиндорца, и вновь предлагала своё плечо в качестве опоры. Но Тео тоже был непреклонен, хоть и понимал: принять её помощь означало получить отличную, легальную возможность обнять её, и это, помимо того, что действительно послужило бы ему опорой, ещё бы и спасло Гермиону от холода. Но кроме всего прочего Тео понимал, что если сейчас коснётся её, то уже не отпустит, и до школы они не дойдут даже к утру.

— Да, кстати, никогда больше не называй меня так, — сказал он, чтобы отвлечься от не самых уместных в данной ситуации мыслей.

— Как? — нахмурилась Гермиона, безуспешно пытаясь что-то вспомнить.

— «Теодор»... — с отвращением произнёс он, чем ещё больше её удивил.

— Но почему? Это же... твоё имя.

— Так звали моего отца — полным именем. А я, как ты уже, вероятно, догадалась, питаю к нему далеко не самые тёплые чувства и не хочу, чтобы меня хоть что-то связывало с ним.

— Это бессмысленно, — пожала плечами Гермиона. — Если следовать этой логике, то ты и от фамилии должен отказаться.

— Не угадала, Грейнджер, — усмехнулся Тео, — фамилия — это главный отличительный признак рода. Да, мой отец был в нашем роду тёмным пятном, но это не значит, что я должен перестать чтить память своих предков. Теперь понятно?

— Ох, эти ваши традиции... — она скептически поджала губы, туже затягивая шарф. — Как тяжело быть аристократом.

— Да нет, как видишь, я справляюсь, — хмыкнул он; ему по-прежнему нравилось, когда Гермиона начинала нервничать, а сейчас именно это и происходило.