Почему-то сейчас ей казалось, что это будет поражение, нанесённое Дином лично ей.

Всё хорошее настроение мигом улетучилось. Пока Падма убеждала себя, что до последнего матча ещё очень далеко и не стоит пока забивать этим голову, Малфой молча наблюдал за ней: он видел, что в его соратнице происходит какая-то внутренняя борьба. Падма изо всех сил попыталась отогнать лишние мысли и освободить сознание для того, чтобы показать Драко что-нибудь нейтральное. Однако ей это не удалось.

Применив заклятие «Легилименс» без особого усердия, чтобы не мучить разум Падмы, Малфой принялся читать её мысли и с первой же секунды понял, что перед ним появляются картины всего произошедшего ночью тридцать первого октября. Вот школьники идут за Хагридом, вот зовут из воды чудо-животное, вот гладят его и кормят... Всё было спокойно.

Потом пропала Гермиона. Падма не видела смысла показывать Малфою сами поиски, и с этого момента попробовала думать о чём-то другом, однако у неё ничего не вышло. Она пыталась восстановить контроль над роящимися в голове образами, но два из них никак не хотели покидать её сознание: Гермиона, растерзанная зверьми Запретного леса — именно этого Падма больше всего боялась в ту ночь — и порядком взволнованный Дин, продирающийся сквозь колючие кустарники и тщетно зовущий Гермиону.

По тяжёлому дыханию Падмы Малфой понял, что она уже плохо контролирует свой разум, и поспешил отменить заклинание. Когтевранка бессильно опустилась на ближайший стул.

— Ты в порядке? — спросил Драко, всматриваясь в её усталое лицо. — Как себя чувствуешь?

— Нормально... — ответила она еле слышно. — У меня ничего не выходит. Первый раз такое.

— Это бывает, ты же знаешь... — Малфой замолчал, но спустя несколько секунд заговорил вновь: — Почему ты не рассказала мне, как пропала Гермиона?

— Но разве Астория...

— Она сказала лишь, что Гермиона заблудилась в лесу и в итоге нашлась сама.

— Ну да... А что не так?

— Я думал, она исчезла по дороге в замок, а, оказывается, это случилось ещё на берегу. У меня словно паззл в голове сложился: Нотт.

— Что — Нотт? — непонимающе уставилась на него Падма.

— Он ушёл как раз около восьми вечера, когда вы и собирались идти смотреть этого гиппокампа. Он знал, во сколько вы пойдёте к Хагриду. Наверняка он слышал, как Астория говорила мне время и место.

— Подожди... ты думаешь, что он причастен к исчезновению Гермионы?

— Пока я просто не исключаю такую возможность. Всё выходит слишком гладко.

— Да, ты знаешь, — Падма даже оживилась: всё указывало на то, что догадка Малфоя верна, — Нотт с самого приезда преследует Гермиону, устраивает показательные выступления, шантажирует... Может, в Хэллоуин он хотел наложить на неё непростительное заклятие? А что — ночь, лес, да ещё и праздник. В такое время её бы нескоро хватились.

— Непростительное? Не думаю, что он снова начнёт этим промышлять, — сказал Драко, крепко задумавшись. — Что-то здесь не так. Конечно, я не знаю Нотта настолько хорошо, чтобы быть уверенным на сто процентов, но могу сказать, что он очень изменился. Он мечтает забыть всё, что творил весь прошлый год, эти истязания полукровок...

Но Падма решительно тряхнула головой.

— Не соглашусь с тобой. Нотту незнакомо милосердие, раскаяние, да и вообще какие-либо моральные качества. Я не верю в то, что он мог стать другим человеком. Он бессердечен, его душа давно сгнила, он сам разрушил её своими бесчисленными Круциатусами.

— Падма, — мягко прервал её Малфой, — ты же сама говорила, что любой человек может измениться.

— Это не тот случай, — резко возразила она, сверкая глазами. — Ему нельзя доверять! Бедная Гермиона, она была так измучена после возвращения из Запретного леса... Наверное, до сих пор ходит под заклятием Империус, а мы и не замечаем!

— Успокойся, — уже твёрже сказал Драко, видя, что Падма всерьёз начинает паниковать. — У тебя, похоже, нервное истощение.

— То есть? — она сделала вид, что не понимает, о чём он говорит.

Малфой принялся мерить шагами комнату.

— Все эти наши занятия, постоянное вторжение в разум, постоянный напряг — это же не проходит бесследно. У меня хоть есть способы релаксации — квиддич и моя девушка. А ты... извини, но я всё понял по твоим сегодняшним мыслям.

— И что же ты понял? — спросила Падма, готовая вот-вот расплакаться; Малфой снова был прав.

— Всё дело в Дине.

Повисла тишина, прерываемая лишь стуком туфель Драко о каменный пол класса. Падма бессильно склонила голову, позволяя рвущимся наружу воспоминаниям о Дине заполнить наконец всё её сознание. После Хэллоуина он ни минуты не выходил у неё из головы; его улыбка, то прикосновение к её руке, когда он вложил в неё медовую ириску, так взволновали Падму, что она не могла прийти в себя даже спустя полмесяца. Помимо всего прочего, это душевное волнение подогревалось редкими случайными встречами в коридорах или Большом зале: красноречивый пристальный взгляд Дина заставлял её в прямом смысле гореть — одновременно от желания, стыда и гнева на себя, и Падма понимала, что нужно было на что-то решаться, иначе эта тоска, эта неутолённая страсть просто сожжёт её изнутри.

— Да... — прошептала она. — Всё дело в нём, Драко, ты угадал.

— Ну что я могу сказать, — откликнулся Малфой с дальнего конца класса, — бросайте валять дурака и встречайтесь как все нормальные люди.

— Кто бы говорил, — покачала головой Падма. Теперь, будучи в курсе отношений Малфоя с Асторией, тщательно скрываемых в течение полутора лет, она могла с лёгкостью отвечать на советы подобного рода.

— А это, как ты говоришь, не тот случай, — улыбнулся Малфой, мимоходом бросая на дверь заклятие недосягаемости и возвращаясь к начатой теме. — Так вот, что касается Нотта... Я взвесил все «за» и «против» и пришёл к выводу, что всё же склонен ему доверять. Падма, выслушай меня. Он во многом меня повторяет: наши семьи, особенно отцы, — тут он закатил глаза, — поставили нас в такие обстоятельства, в которых пришлось играть нужную роль. Но это всего лишь роль, а не истинное лицо. Я чертовски устал быть под маской все эти годы! И Нотт, думаю, тоже. Именно поэтому я уверен, что он изменился. При его складе характера это неизбежно. Он тоже устал от всего этого кошмара, ему не хотелось мучить полукровок, не хотелось прислуживать Кэрроу... но неповиновение тогда каралось очень жёстко.