И всегда, не крестясь, без поклонов,—

я подглядывал это не раз —

зажигает свечу пред иконой,

где темнеет взыскующий Спас.

Не дождавшись заутренней службы,

в своём чёрном унылом платке,

сквозь метель ли, сквозь дождь ли по лужам

переулком уходит к реке.

И стоит над обрывом, упорно

глядя вверх по течению в даль,

эта тихая женщина в чёрном,

что бледна, как тоска и печаль.

Подойдёшь к ней и спросишь — ни слова,

лишь ресницами вздрогнет в ответ...

Видно, правда её так сурова,

что и слов для смягчения нет.

"LOVE ME"

"LOVE ME" — на бейсболке у старика,

в жёлтый пергамент одета рука,

белая трость, наощупь шаги,

в чёрных очках не видно ни зги.

Правит проспектом бензиновый чад;

люди, как кони, под стенами мчат...

Трелью зелёный запел светофор,

старый шагает на звуки в упор —

каждое утро сиротски один

с чёрным пакетом идёт в магазин:

хлеб, молоко да кусок колбасы...

Тикают в сердце чуть слышно часы,

складки, как стрелки, ползут по лицу

тихо — завод ведь подходит к концу...

Может и я так пойду меж людьми

вскоре, в бейсболке, кричащей "LOVE ME"...

Или, как встарь, сквозь ухабы и ширь

путь мне найдёт сирота-поводырь;

буду я песни стонать у церквей,

жить подаянием бедных людей,

в ветошь с помоек в мороз уберусь...

Многое можешь ты выдумать, Русь!

* * *

Не повезло, быть может, мне родиться,

отсюда все невезения мои:

ведь жизнь — не щука, а судьба — не птица,

их не поймать, они — в твоей крови...

Замёрзнет кровь, как лужи на дорогах,

когда мороз откроет погреба,—

жизнь улетит в надежде встретить Бога,

закаменеет надгробием судьба,

и в мире, где не дышат и не плачут,

не любят, не тоскуют ни о ком,

мне сердце изгрызёт моя удача

весёленьким могильным червяком...

Но, может быть, мне повезло родиться,

оттуда все везения мои:

ведь жизнь — не щука, а судьба — не птица,

ловить не надо, всё они — в крови,

и в мире том, где смерть живёт старухой,

отпаивая мёртвых молоком,

72

такая мне настанет невезуха

со всяческим могильным червяком...

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Сергей сергейничал, олеговал Олег,

а я в окне увидел первый снег

и, отстраняя круглый разговор,

коньяк отставил, выглянул во двор:

асфальт был чёрен, но белым-бело

меж жёлтых листьев бабочек мело,

и всё дрожало в этой белизне, —

балконы, крыши, женщина в окне...

Я на земле живу не первый век,

но каждый год дивлюсь на первый снег,

влекомый в детство страстью чистоты,

гонимый в сердце властью красоты.

КЛЁНЫ ОСЕНЬЮ

Пылающие факелами клёны

краснеют в мрачной пирамиде дня

под сентябрём, дождями опоённым,

на улицах, не чуждых для меня.

В пустыне мира, где кой-как повисли

барханы звёзд, оазисы планет,

тревожат эти гаснущие листья,

как в тьму преображающийся свет.

И шастая по шатким тротуарам,

прикрытыми блестящей кожей луж,

дышу я не бензиновым угаром

да и машин не слышу я к тому ж.

73

Как тень среди рельефных саркофагов

в змеиную впечатываясь тьму,

не улицы я меряю здесь шагом,

а чувства непонятные уму.

В родную речь заезжим иностранцем

скрываюсь подворотнями беды,

а клёны снисходительным багрянцем

сжигают неокрепшие следы.

ПОКОЙ

Под солнцем цельно-нелучистым,

пред лесом изжелта-сквозистым

река осенняя блестит,

как полированный гранит.

Ни шелеста, ни дуновенья,—