Я не знаю, сколько мы здесь стоим, пока она наконец не поднимает взгляд и не смотрит на меня. Она босая, поэтому сейчас я немного выше. На ее мокром лице следы слез, а глаза такие красные, что белого цвета на белках почти не видно.

– Я не знала, придешь ли ты…

Она все еще держит меня за талию, но я поднимаю руки и подношу их к ее щекам, стирая слезы, которые еще катятся. Она на секунду закрывает глаза, когда мои пальцы скользят по ее лицу, и, когда открывает, мне самому хочется заплакать.

– Я бы никогда не оставил тебя одну.

И это правда. Я опускаю голову, чтобы поцеловать ее в лоб, а потом снова обнимаю ее, положив одну руку ей на волосы, когда она снова кладет мне голову на грудь. Я слышу каждый ее вздох, и хотя она больше не рыдает громко, она все еще издает тихие плачущие звуки, и ее тело непроизвольно вздрагивает. Но я продолжаю держать ее и тереблю ее волосы, пока она наконец не отстраняется и не ведет меня к кровати, на которую мы неуклюже падаем.

У Роуз куча подушек. У изголовья кровати сгружено по крайней мере десять, и мы лежим, расположившись на них. Роуз снова кладет голову мне на грудь, а я обвиваю ее руками. Я чувствую непреодолимое желание защитить ее.

– Я хотела, чтобы ты пришел, – тихо говорит она, не поднимая головы. – Но я не знала…

– Роуз, – обрываю я ее. – Я здесь.

Больше ничего не нужно было говорить, и некоторое время мы молчим. Но потом она вдруг поднимает глаза и говорит:

– О господи. Ты должен быть на просмотре.

Я вопросительно приподнимаю брови:

– Откуда ты это вообще…

– Я читала, – простой ответ, и она смотрит мне в глаза, когда двигается, чтобы сесть. – Тебе нужно идти…

Но я притягиваю ее назад.

– Я остаюсь с тобой.

Она продолжает смотреть мне в глаза, не отрываясь, когда кладет голову на подушку. А потом она поднимает руку и нежно проводит по моим волосам. На секунду мне кажется, что она собирается меня поцеловать. Но она этого не делает. Вместо этого ее нижняя губа начинает дрожать, и новые слезы собираются в уголках ее глаз.

– Скорпиус, прости, – отчаянно шепчет она. – Я не должна была отказывать… Я…

– Ш-ш… - я прикладываю палец к ее губам и держу его там, пока она не замолкает. – Все нормально.

Но она горестно качает головой.

– Я не хочу тебя потерять.

– Я здесь, хорошо? – мягко говорю я, и так совершенно естественно это чувствовать: обнять ее и притянуть к себе поближе.

– Не уходи, – едва слышно, когда она зарывается лицом мне в шею.

Сама мысль, что я могу уйти от нее, абсурдна. Не могу поверить, что был вдали от нее так долго. Почему я вообще ее отпускал?

Мы лежим так еще некоторое время, и, наконец, она успокаивается до такой степени, что я почти думаю, что она заснула. Ее дыхание выравнивается, она перестает плакать. Я продолжаю нежно перебирать ее волосы, думая, что она действительно уснула, но она внезапно почти неслышно бормочет.

– Почему это случилось?

Что я должен был сказать? У меня нет для нее ответа. Я не могу в это поверить, не то, что найти в этом смысл.

– Что случилось? – мягко спрашиваю я, осознавая, что я даже представления не имею, как это произошло, не говоря уж о том, что я не могу сказать ей, почему это случилось.

Она не поднимается и не смотрит на меня или что-то вроде, просто продолжает говорить дрожащим, едва понятным голосом.

– Кто-то его убил. Я не знаю, почему…

– Где твоя мама?

– Я не знаю, – она делает долго сдерживаемый выдох, и я чувствую это на своей шее. – Наверное, понесла Лэндона к бабушке с дедушкой.

– Хьюго?

– Я не знаю.

Я притягиваю ее ближе, и она сворачивается клубочком рядом со мной. Мы ничего больше не говорим, и эта тишина каким-то образом успокаивает. Роуз в конце концов засыпает, и я просто лежу рядом с ней, давая ей отдохнуть. Она красива, когда спит – она всегда прекрасна, но, когда она спит, ее ресницы совершенно потрясающе дрожат, а грудь ровно и спокойно поднимается и опускается.

Я не могу представить, как она себя чувствует.

Как такое могло случиться? Такие вещи не должны происходить. Нельзя хоронить родителей, пока вы еще дети. А Роуз не самый уравновешенный человек, которого я знаю, поэтому, уверен, для нее это будет еще хуже. Я не игнорирую вину, которую ощущаю, потому что я отлично понимаю, что не делал ее жизнь легче в последнее время. На самом деле я был полным придурком и, наверное, причинил ей большую боль, чем хотел.

Но я не мог остановиться: я был так зол. И я просто чувствовал себя преданным – преданным из-за того, что я практически бросил к ее ногам все, а она буквально наплевала на это. Но я знаю, что и сам напортачил. Я не должен был так ее об этом спрашивать, и я должен был прикладывать больше усилий раньше. У нас с Роуз уже давно все было не очень хорошо, но я не обращал на это столько внимания, сколько должен был. Я позволил другим вещам стать важнее ее, а я никогда не должен был этого делать. Она – самая важная часть моей жизни и была таковой уже очень давно. Я не должен был позволять всему этому дерьму и другим людям встать между нами.