– Боже, ну и толпа, – раздается голос Скорпиуса у меня над ухом, когда мы пробираемся через вход в Большой Зал. – Мы никогда не найдем твою маму.

Я думаю, что он, наверное, прав, когда оглядываю толпу людей, которые уже заполнили скамейки. Мы не поздно, но и не слишком рано. Конечно это потому, что я пошла сразу к нему домой уже через пять минут после того, как приехала. А так как мы не виделись несколько недель, то мы немного отвлеклись… И потом, вы же знаете, вся эта штука «нельзя аппарировать в Хогвартсе» и так далее, так что нам сначала пришлось добираться до Хогсмида, а там мы попали в эту толпу… Не стоит и говорить, что мы могли прийти и пораньше.

Но теперь мы здесь, и осталось немного свободных мест, так что не стоит и пытаться разглядеть кого-нибудь. Или кого-нибудь другого, во всяком случае. Одна из польз от того, что ты министр магии, в том, что у тебя часто бывают отличные удобные места на таких больших событиях, как это, так что на самом деле я быстро нахожу маму. Она далеко впереди в левом углу, и с ней вся ее охрана на дежурстве, которая следит, чтобы вокруг нее было побольше свободного пространства. Я хватаю Скорпиуса за руку и начинаю проталкиваться сквозь сборище людей, мешающих мне пройти. Они двигаются, и я слышу какие-то бормотания себе под нос о грубости, но никто не обращает особого внимания.

У мамы на коленях сидит Лэндон, и он выглядит ужасно обиженным из-за чего-то. Это значит одно из трех: а) ему нехорошо; б) у него неприятности; или в) он чего-то хочет и старается вызвать жалость. Я даже не собираюсь спрашивать. Здесь дядя Гарри. И тетя Джинни. Они сидят рядом друг с другом, хотя и разговаривают с людьми с других от них сторон. Между ними двумя и моей мамой стоят несколько человек и пытаются фотографировать, хотя авроры изо всех сил стараются велеть им проваливать нахер. Родители моих родителей здесь же (кроме маминого папы, конечно), и они весело болтают. И Ал уже здесь. Он машет, когда мы со Скорпиусом появляемся, и я пытаюсь выдавить легкую улыбку, потому что мама велела мне быть к нему добрее. Скорпиус, похоже, этого наставления не получил, потому что он намеренно отворачивается, но думаю это потому, что ему неуютно. Он все еще так и не привык попадать в хаос моей семьи.

Лэндон тут же весь светится при его появлении и выпрямляется, переставая лежать мертвым грузом у мамы на груди. Он соскальзывает с ее колен и идет прямиком туда, где садится Скорпиус. Лэндон забирается с ногами на скамейку рядом с ним и тут же начинает что-то болтать. Скорпиус не показывает, что раздражен этим, и я за это люблю его еще больше, чем обычно. Но я не обращаю на них внимания и иду прямиком к маме, которая устало мне улыбается.

– Я уже начала волноваться.

– В Хогсмиде просто безумие, – легко вру я. Ну хорошо, технически это не ложь, потому что в Хогсмиде и правда очень людно. Я просто опустила ту часть истории, как мы с моим парнем поздоровались дважды в его спальне и один раз в душе за несколько часов до церемонии. Сомневаюсь, что ей хотелось бы это слышать, и вообще, Скорпиус бы меня убил, если бы я такое рассказала.

Но да, было здорово.

– Уже видели Хьюго? – спрашиваю я, садясь рядом с ней, после того как приветственно поцеловала бабушек и дедушку.

– Мы никого еще не видели, – говорит мама, немного вытягивая шею, словно пытаясь рассмотреть движение на платформе. Там ничего не происходит.

– Роуз, ты прекрасно выглядишь! – тетя Джинни перегибается через маму, чтобы взять меня за руку. Она весело мне улыбается. – Мне нравится это платье.

– Спасибо, – неловко бормочу я, стараясь выдавить что-то более близкое к улыбке, чем к гримасе. Срабатывает, пока она не отворачивается, а я не ловлю взгляд Ала. Выражение его лица просто потрясающее, и мне приходится нагнуть голову, чтобы спрятать усмешку.

Но не имеет значения, потому что внезапная суета сзади вдруг привлекает всеобщее внимание. Мне приходится подавить желание закатить глаза, когда я вижу, кто является тому причиной. Джеймс пробивается сквозь толпу, и ему это даже труднее, чем мне. Но это потому, что за ним следует еще не меньше тридцати человек. На нем темные очки, внутри замка. Вечером. Полагаю, это его слабая попытка замаскироваться.

Не сработало.

– Какого хрена, – раздраженно бормочет он, когда наконец пробивается и падает на скамью рядом с Алом. Обе мои бабушки тут же поджимают губы, не одобряя его выбор слов, но никто особенно не поражается. Джеймс ни на кого же не обращает внимания, а снимает очки и оглядывается, совершенно раздраженный. Хорошо, что мамины охранники тут, а то, уверена, его бы уже разорвали на части. Вспышек становится в миллион раз больше, люди поднимаются и фотографируют.

Да, грустно, когда Джеймс Поттер становится знаменитее своего отца. Но вот в таком мире мы живем, верно?

Толпа успокаивается, когда раздается церемониальная музыка, и вскорости все семикурсники поднимаются на платформу. Следующий час проходит так медленно, что я думаю, что усну. Лэндон вообще засыпает. А во всем зале люди уже начинают показывать признаки усталости и раздражения, пока профессора и директор все поднимаются и делятся мыслями с выпускниками и публикой.

Наконец доходит до той части, где объявляют выпускников и они пожимают руки директору и умирают от восторга, что им больше никогда (большинству из них) и дня не придется провести в школе. Кроме тех достаточно тупых из них, таких, как я, кто решит провести еще три года в этом аду. (Не то чтобы я жаловалась).

Всего семикурсников двадцать семь, и мой брат из них самый, самый последний. Лили где-то в середине, и она выглядит куда радостнее, чем я ожидала, когда идет по платформе. Она из тех девчонок, что живут только школой. Она никогда не будет такой могущественной, как сейчас, и она это знает. Она никогда не станет такой популярной, такой всеми обожаемой, такой известной. Но, кажется, она не слишком расстраивается, что это прошло. На самом деле, когда она переходит на другой край сцены, первая, кого она обнимает, не один из ее поклонников и не одна из ее марионеток, которые уже закончили – это Аманда Лонгботтом, которая выглядит удивленной и растерянной.