— Не знаю. Она вечно что-то покупает, — он пожимает плечами, будто в этом нет ничего особенного.

Я смотрю на него с ужасом.

— Ты просто позволил ей пойти и истратить тринадцать тысяч галеонов твоих денег, и ты даже не знаешь, что она купила?

Он снова пожимает плечами:

— Ну, лучше так, чем ходить с ней, верно?

Я не знаю, что сказать. Я ничего не говорю с минуту, просто смотрю на него, не зная, смеяться мне, удивляться или злиться. Наконец, я собираюсь с мыслями и качаю головой:

— Ты совсем не изменился, да? Ни капельки.

Джеймс снова пожимает плечами, и у меня появляется ощущение, что это его автоматическая реакция на все.

— А с чего бы я должен?

Я смеюсь тяжелым, вымученным смехом и знаю, что этот тон дается мне легко:

— Ну, я и думала, что не должен, — надменно говорю я. — Только не когда ты самодовольный придурок.

Джеймс снова поджимает губы и морщит нос. Спустя некоторое время он меняет тему и говорит:

— Ну, расскажи о своем женихе. Как его зовут?

Я немного суживаю глаза, с подозрением обдумывая его намерения. Часть меня задается вопросом, не знает ли он уже, что это ложь, но большая часть меня хочет продолжать ему врать.

— Марк, — наконец отвечаю я.

— Ма-а-а-арррк, — медленно повторяет он, подчеркивая каждый звук, что, как я предполагаю, его такая малоудачная имитация французского акцента. — «Р» с грассированием, так?

Я киваю.

— Конечно, — самодовольно говорит он. — Так по-французски.

— Ты что-то имеешь против французов? — серьезно спрашиваю я, с вызовом расширяя глаза.

Джеймс пожимает плечами:

— Не-а. У меня тетка француженка.

— Правда?

— Ага. Она сука.

Моя челюсть падает.

— Это грубо.

Он снова пожимает плечами. Интересно, у него плечи вообще устают?

— Ну, она такая. Она сама это знает, так что это не ложь, — он проводит рукой по своим темно-рыжим волосам и определенно снова выглядит восемнадцатилетним. — Она переехала, потому что, как она сказала, все мужчины во Франции — геи.

— Это не правда, — боже, он такой… Я даже не могу найти слов!

Он приподнимает руки в насмешливой самозащите:

— Эй, я просто повторяю ее слова. Я имею в виду, она же там выросла, она должна бы знать, разве нет?

— Не все мужчины во Франции геи, — горячо говорю я. — У них просто манеры получше твоих.

— Чем занимается Марк? — спрашивает он, полностью игнорируя мою реплику.

— Он писатель, — отвечаю я, с удовлетворением собирая руки на груди.

— Он богат?

Я закатываю глаза:

— Это имеет значение?

— Уверен, у него нет этого, — Джеймс кивает папку на моем столе.

— Меня это не впечатляет, — резко отзываюсь я. — Меня не волнуют твои деньги, Джеймс.

— Может быть и нет, — он беззаботно вскидывает голову. Потом он наклоняется вперед и кладет локти на мой стол. Его голос опасно понижается, и я почти пугаюсь. — Но тебя волнует другое.

Снова внезапно разнервничавшись, я быстро вытираю ладони о колени и не обращаю на него внимания:

— У меня через пять минут другая встреча. Ты опоздал почти на час, и это едва не сломало мне все расписание, — он не выглядит заинтересованным, так что я снова пихаю ему чек. — Мне нужно, чтобы ты здесь расписался, чтобы покупка была подтверждена.

Даже не взглянув, он расписывается внизу и толкает чек назад ко мне. Он все еще смотрит на меня, и, должна признаться, мне от этого неудобно. Я изо всех сил стараюсь его игнорировать и снова начинаю собирать бумаги. Он сидит здесь и смотрит на меня, вместо того чтобы поблагодарить и уйти, как делают нормальные люди.

Я почти хочу перегнуться через стол и залепить ему пощечину за то, что он такой высокомерный ублюдок. Его мания величия нисколько не привлекательна, и я не знаю, как он столького добился, не понимая даже значения слова «скромность». Он просто козел. Ясно и просто. Боже, что за сволочь!