– А ты, Кастусёк, дай мне свою лодочку!
– с тоской обратился Стёпка к брату, которому отец уже позволил пользоваться ножичком, и теперь Кастусь за столом строгал из коры лодочки.

– Дай мне две лодки!

– Зачем тебе две?
– удивился мальчик.

– Я скажу солдатам, чтоб посадили в лодки всех девок: и Таньку, и Катьку, и Лизку, и Ганулю-соседку, - и свезли их за реку!

Все взрослые, кто был в светлице, засмеялись.

Пятнадцатилетняя Ульянка, теперь старшая над детьми, спросила Стёпку:

– А меня тоже отправишь в лодке?

– Нет, тебя оставлю. Ты не щиплешься. И чего тебя увозить, если мамка говорит, ты сама скоро поскачешь со двора!
– И Стёпка в который раз подумал, что проглядел, когда Ульянка научилась скакать со двора? Старшие братья умеют ловко прыгать через замёт, а как важная Ульянка в юбке дерётся на забор - непонятно.

Марья-хозяйка, чувствуя, что глаза у неё начинают слипаться и пальцы устали тянуть кудель, прекратила все эти разговоры, сказав, что на них лучины не напасёшься, и велела укладываться спать.

***

Анну словно кто-то позвал.

Это Он, - почувствовала Анна, мысленно спросила: "Где ты, сокол?"

"Я - под грушей. Видеть хочу тебя, Анна!" - принёсся дивный беззвучный ответ.

"Нехорошо мне выходить из дома в поздний час, - только и успела подумать строго воспитанная Анна.
– Что подумают?"

"Все спят крепко-крепко, верь мне, люба моя. Попробуй - разбуди кого!"

Анна и сама слышала: все домочадцы считали сны. В доме стояла тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом, посвистом мерного дыхания спящих людей. Старшие парни, спавшие порой шумным молодым сном, ночевали отдельно.

"Только бы не видел никто!" - охнула Анна.

И эхом отозвалось: "Никто нас не увидит, обещаю, Анна!"

Бод стоял под старой грушей. Эта огромная, толстая груша была так высока и ветвиста, что речицкие люди, если случалось им возвращаться из дальней дороги по гостинцу, издали, за несколько вёрст, различали вершину дерева и говорили: "Ну, вот и Кондратова груша! Скоро будем дома!"

Великолепное дерево указали в переписи имущества каморники, проводившие в городе волочную померу. Они посчитали размеры городских дворов в прутах*, перечислили, сколько в каждом дворе хлевов, клетей, жилых хат со светлицами; описали, сколько есть в светлицах лавок, столов, печей, чем мощёны полы, и в той же государственной бумаге, восхищаясь, отметили у хозяина Кондрата Седько "превеликое древо посредь двора"*.

Бод ждал, прислонившись к стволу спиной. Думал об Анне и знал, что она почувствует его приход.

Он сказал ей, что стоит под грушей, что очень, очень хочет её видеть. В этот поздний час все спят, и будут спать столько, сколько будет нужно: он постарался, чтобы все спали крепким счастливым сном. Никто их не заметит. Анна! Анна! Анна!

Легко отворилась дверь, и светлый силуэт обрисовался в темноте двора.

Бод, радуясь встрече, мягко ступая, подошёл. Анна остановилась, замерла, опустив ресницы.

– Здравствуй, милая!

– Здравствуйте!

– Я спешил к тебе.

– Я ждала.

– Хорошо ли, что мы встретились?

– Да...

– Хорошо, когда я рядом, лада моя?

– Да, хорошо...

– Я так и обещал, помнишь?

– Помню...

– Не боишься меня, Анна, голубка?

– Нет, не боюсь...

– Так почему же не поднимаешь очи?
– Бод был так близко, что чувствовал её тепло, не нуждался в ответе - понял.

– Ты сам всё знаешь. А я - не ведаю, что будет, если я взгляну на тебя? Может, мне лучше не смотреть тебе в глаза?

"Может, лучше и не смотрела бы ты мне в глаза!
– подумал Бод.
– Ты не сирена, но ты равна мне по силе своего чародейства! Я и сам не знаю, как такое возможно?! И не знаю, что будет в этот раз, если взгляды наши опять встретятся!". Но эту мысль птицей не послал к Анне. Только глубоко вздохнул, осторожно взял Аннины ладони в свои и, опять удивляясь, как хмелеет от близости к ней, помолчал, подумал, и сказал:

– Анна, я не прост...

– Знаю.

Бод подавил недоумение: что-то удивительное крылось за их знакомством, и тайна не хотела раскрываться. А он не собирался ждать, когда раскроется тайна - женщина уже перед ним. Он так ждал встречи! И чародей, внутренне дрожа, моля небо лишь об одном - чтобы эта душа его не отвергла, тихо сказал:

– Я многое умею из того, чего не понимают люди...

– Да, - кивнула Анна, всё ещё глядя в землю. И добавила с чувством, притянувшись к нему, - спасибо за то, что любишь меня!

Как?! Она читает в его сердце?

– Люблю, люблю, Анна! Люблю я тебя! Хоть и не готов к этому, и не знал, ни гадал, что так случится со мной, но запал я на тебя! О-о, женщина!
– и Бод, держа Анну за руки, по очереди медленно перецеловал каждый её пальчик. Она поднесла к своим губам его большую ладонь, надолго прижалась губами к тому месту, где две линии судьбы сходились в глубокую борозду, пересечённую лучистой звездой. Потом приложила эту ладонь к своей пылающей щеке, так и не решившись взглянуть на него.