"Вот и синица, вот оно какое счастье твоё, бедняжка! Только расцвела ты,

только потянулась к человеку, и - нет его. Выживет ли бортник?"

Монахи, раздевавшие мещанина, ужасались,

как страшно было избито тело. Монастырский лекарь Франциск, до самозабвения любивший порученное ему дело опеки над больными и ранеными, сострадая, осторожно ощупывал тело молодого мужчины, искал переломы. Кости вроде были целы, но поручиться за это невозможно.

Человек не приходил в сознание до утра.

Утром пришли лавники из магистрата, но что им сказать - брат Франциск не знал. Бортник находился между жизнью и смертью: не дышал, сердце не стучало, не билась в жилах кровь, но и не был он мёртв.

Почтенный Кондрат, один из лавников, отвёл седого ксендза-настоятеля в сторону, просил сообщить прямо к нему в дом, если что. Спрашивал, не надо ли чего монахам? Настоятель Матеуш, зная, что у Кондрата три взрослых сына, - не выгораживает ли кого отец?
– негодуя, отказался от помощи, но послать весточку обещал.

Под вечер цыганский король* обратился к подстаросте* с просьбой отдать избитого человека им в табор. Говорил, что его мать может помочь несчастному.

Подстароста позвал ксендза Матеуша. Тот, посоветовавшись с лекарем, отказался наотрез - везти больного в тряской телеге к цыганским кострам? Нет!

Но рома Матвей не уходил, настаивал, даже злился, а под конец, чувствуя, что просто так уговорить ратушских мужей не удастся, признался:

– Мать сказала, без неё не оживёт человек ваш! Будет лежать, пока не иссохнет, и не превратится в мощи! Не пустите старуху - не будет вам прощенья: душа его в плену, между небом и землёй подвешена. Отдайте нам человека, Христа ради!

Тогда опять совещались мужи ратушские и настоятель; позвали лекаря Франциска, и сошлись на том, что бортника осторожно перенесут в крепость, а Матвей приведёт мать туда. В монастырский двор

цыганке нельзя.

Прошли ещё сутки, прежде чем Бод очнулся. Над ним сидела старая Галла - смуглая, костлявая, носатая. Только глаза её цыганские - огромные, тёмные, - блестели в скудном свете осеннего дня под пёстрым платком, закрученным на голове. Цыганка вот уж много часов подряд сидела рядом, бормоча что-то, руками водила по его лбу, рисуя крест.

– Ай-вэй!
– с явным облегчением сказала Галла, увидев, что Бод открыл глаза.

– Ай, не знала, увижу ли я тебя на этом свете, дорогой? Долго лежал, князь! Долго сидела старая Галла, как теперь оторву свои кости от лавы?

– Спасибо тебе, мать!
– с трудом пошевелил губами Бод, чувствуя, что слёзы навёртываются ему на глаза:

– Не знал, что уйду так далеко.... Услышал твои молитвы, и пошёл на голос. Долго шёл, пока не ударил в лицо яркий свет. Спасибо тебе, что сумела вывести...

Он был очень слаб.

– Будь здоров, сокол! Будь здоров, князь! Ай, живи долго, будь богат, будь счастлив!
– привычной скороговоркой, как будто собираясь охмурить деревенского парня-простофилю, лила цыганка. Но видно, что и она несказанно рада его благополучному выходу из забытья.

Бод был благодарен ей за терпеливое бдение, за то, что окружив

молитвами, как коконом, не дала душе разлучиться с телом. И за то, что сейчас, когда он в приграничье, ещё не совсем вернулся к жизни, не слышит ни одного Случайного Слова, - только хорошие пожелания сыплет щедрый на лесть язык старухи.

"Странный народ!
– подумал Бод, - держатся за свою свободу, терпят

беззаконие со стороны чужекровных, но свободу не меняют ни на какие обещания*, и, главное, на людей зла не держат. В чём секрет? Просты, как дети?"

С каждой минутой к нему по капле прибывали силы. Он возвращался окончательно. Теперь дала о себе знать боль в избитом теле. Крепкое сложение и выносливость спасли его: сильно болело в груди, остальное - синяки, кровоподтёки.

Пройдёт. Он постарается стать на ноги быстрее.

Как там Анна?

Прислушался. Не ощутил ничего. Вообще ничего.

Что произошло, пока он был НЕ ЗДЕСЬ? Сколько отсутствовал?

Тело ныло. Из ран заново начала сочиться кровь: время опять пошло.

– Что с ней?

– С чем уснул, с тем проснулся, красавец? Жива! Что с ней сделается?

– Галла, знаешь, о чём спросить хочу?

– Конечно, знаю, золотой! Конечно, всё знает старая Галла. Точно и ты хочешь это знать?

– Думаю...
– он молчал долго, мучился болью.