Шрифт:
Моя книга, как я узнал недавно, расходится довольно хорошо. Маринина еще лучше. Пока кончаю. Желаю тебе всего, всего хорошего
Сережа
Чувствую, что ты, дрянь, мне ничего не напишешь. [249]
8 июля <19>12
<Москва>
<В Коктебель>
Милая Верка,
Через несколько дней мы покупаем старинный особняк в девять комнат, в прекрасном тихом переулке. [250] Напоминает он бабушкин, хотя, конечно, меньше последнего (особняк, а не переулок меньше). Дом состоит из подвала (кухня, людская и т. п.), первого этажа (7 комнат) и мезонина — в три комнаты. Расположение комнат старо-барское: из передней вход в залу, из залы — в гостиную, из гостиной — в кабинет и т. п. Рядом со столовой — маленькая буфетная. Недостает только зимнего сада с фонтаном.
249
Сохранилось еще одно письмо С. Я. Эфрона к В. Я. Эфрон, написанное в Тарусе, — 10 июня 1912 г.: «Если бы ты знала, как здесь хорошо!
Сегодня встречали с Мариной восход солнца и оба получили насморк. У Марины двойной насморк: сенной — от цветов, и обыкновенный — от восхода солнца. Вникни в этот диссонанс — причины и следствия» (РГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 422, л. 18).
250
Имеется в виду дом в Замоскворечье, на углу Большой Полянки и Малого Екатерининского переулка, деньги на покупку которого дала С. Д. Мейн.
Не хочешь ли ты этой зимою поселиться с нами. У нас будет экономка (помнишь милую старушку на моей свадьбе). Мы высчитали сколько с тебя брать. Полный пансион и комната 35 рублей.
От нашего дома (он на Полянке) идут трамваи на Арбатскую площадь, Лубянскую, Театральную (13, 3) при этом езды до Арб<ата> минут 8 — 10, до Большого Театра столько же. Я очень рад, что удалось так устроиться.
Чуть было не купили дом в Сокольниках. У нас будет телефон. Если хочешь с нами устроиться — пиши немедленно: нам необходимо знать сейчас же. Детская наверху — ребенок мешать не будет.
Вот уже две недели, как мы в Москве. Здесь не очень жарко — часто бывают грозы.
Твой Гумилев — болван, так же как Сергей Городецкий. [251] С. Г. поместил в «Речи» статью о женщинах-поэтах, в которой о М<арине> Ц<ветаевой> отзывается как… да не хочу повторять глупости!
Пиши на Собачью пл<ощадку> 8.
Не забудь сообщить, думаешь ли жить у нас.
Целую
251
Эти слова С. Я. Эфрона вызваны отзывами Н. С. Гумилева и С. М. Городецкого о Волшебном Фонаре. Ср.: «„Волшебный фонарь“ — уже подделка, и изданная к тому же в стилизованном „под детей“ книгоиздательстве <…>. Те же темы, те же образы, только бледнее и суше, словно это не переживания и не воспоминания о пережитом, а лишь воспоминания о воспоминаниях. То же и в отношении формы» (Гумилев Н. Письма о русской поэзии. — «Аполлон», 1912, № 5). Городецкий в статье «Женское рукоделие» писал, что Волшебный Фонарь «открыто исповедует права женщины-поэта на какую-то особенную поэзию» и что к «причудам женским у Марины Цветаевой присоединяются еще ребяческие» («Речь», 1912, 30 апреля).
Сережа
Кому следует приветы. Костры помню.
<25 марта 1915 г., Москва> [252]
Милая Верочка, Христос Воскресе! — Сидим еще в Москве, дежуря ежедневно в Союзе. [253] Удивляюсь, как у меня еще не образовались пролежни, думаю начать приходить туда на дежурство с резиновыми кругами.
— Лиля уехала в Финляндию отдыхать — ее адреса я, конечно, не знаю — недели через две она собирается вернуться.
252
Адресовано в Белосток в санитарный поезд № 182 Всероссийского Земского Союза помощи больным и раненым воинам, где сестрой милосердия работала В. Я. Эфрон. На конверте — переадресовка (по пути следования поезда): Варшава, Брестский вокзал.
253
С. Я. Эфрон в марте 1915 г. поступил санитаром в поезд № 187, дежурил в Отделе санитарных поездов Всероссийского Земского Союза в ожидании отправки.
В этом году Пасха невеселая. В первый день праздника я находился в таком мрачном и рассеянном настроении, что опустил в почтовый ящик вместо поздравительного письма рублевую бумажку (честное слово — правда!)
Весна в Москве холодная, осенняя. Молись за мое скорейшее отбытие.
Твой брат милосердия
С.
30/VI <19>15 г
<Минск>
Милая Верочка, у самой Москвы — на ходу видел мельком твой поезд — какая обида!
Этот наш рейс будет, вероятно, коротким и если ты не уедешь из Москвы — мы скоро увидимся.
— Получила ли ключи от квартиры? Я поручил передать их вашему заведующему.
В Союзе на твое место [254] будет проситься сестра с нашего поезда Татьяна Львовна Мазурова — ее смело можешь рекомендовать, как прекрасного человека и работника. Хотя, наверное, твой поезд уже ушел.
Сейчас короткая остановка в Минске. Куда едем — неизвестно.
254
С 1 июля 1915 г. В. Я. Эфрон увольнялась из санитарного поезда, намереваясь возобновить занятия театром.
Предыдущий рейс был исключительно интересным — мы подвозили раненых из Жирардова и Теремна.
Пока до скорого свидания. Целую.
<10 июля 1915 г.>
Кубинка
Милая Верочка, поезд свой догнали, или вернее он нас догнал в Кубинке. [255] На этой гнусной станции просидели более шести часов.
Сейчас я у себя в купэ, уже выспался, сижу в неописуемой позе, чтобы вагонная тряска давала себя меньше чувствовать.
255
железнодорожная станция в 60 км от Москвы.
Верочка милая, нежное спасибо тебе за ту ласку, которую ты мне дала в Москве.
Целую твою пухлую лапу и желаю успеха с театром. [256]
Поезд подъехал к Вязьме. [257]
Бегу опустить письмо.
Одну плитку шоколада уже изничтожил в Кубинке.
Привет Мише. [258]
Сережа
256
Летом 1915 г. В. Я. Эфрон была принята в труппу Московского Камерного театра, где проработала два сезона. Была занята в спектаклях «Сакунтала», «Сирано де Бержерак», «Фамира-Кифаред».
257
Город в 200 км от Москвы.
258
М. С. Фельдштейн.