– Итак, я Деро. И я буду приходить к тебе ночевать. Тогда, когда есть опасность, – он осмотрелся, поморщился и сел на кровать. – Ты мне не ответила, Хэлен. С голосом у тебя что? – он даже не смотрел на неё. Просто откинулся на подушку, куртка громко скрипнула кожей.

Хэлен злобно выругалась, без стеснения и зазрения совести. Деро вздрогнул и обернулся.

“Голос пропал недавно”. Написала и кинула в него листком, смяв его в комок.

Бумажный ком отскочил от вихрастой тёмно-каштановой головы и упал на пол. Деро сверкнул глазищами и поднял листок.

– Становится всё интересней и интересней, – задумчиво пробормотал себе под нос и вернулся к прерванному занятию – улегся удобно поверх одеяла, поправив подушку. – И что говорят врачи? Вернется?

Спрашивал, словно о погоде, о цене на бензин или сбежавшей кошке – равнодушно. Ситуация начинала её здорово бесить. Выдрав из блокнота новый листок, Хэлен написала, сильно вжимая карандаш в бумагу: “Они не знают, почему он пропал. Сказали, что это посттравматический шок. Психиатр должен помочь. И хватит валяться на моей кровати. Я на ней сплю!”

Она протянула очередной клок бумаги ему в руки.

– Хм… Психиатр – это хорошо… Особенно, если ты ему поведаешь об оборотне. Вот он обрадуется! Сразу назначит три банки таблеток с длинными названиями, от которых у тебя настоящие глюки начнутся, – мужчина хохотнул, читая. – А на счет “сплю”... У тебя получается? Или ты не одна… спишь?

Хэлен оторопела от бестактности очередного вопроса. Догадаться о её страхах несложно. А про одиночество говорить не хотелось категорически. Сказать, значило бы признать, что она теперь одна. Совсем.

“У меня есть парень. Сплю я днем”.

– Да? – он хмуро покосился на девушку, которая, недовольно скрестив руки на груди, стояла у кровати. – И где же он тогда?

Хэлен бросила неприязненный взгляд на гостя, который даже попытки оставить её кровать не сделал.

– Ладно, не парься. Не у всех хватает мужества помогать тем, кого не любишь, – он поморщился и выкинул листок всего с парой строк на пол. – В конце концов, теперь ты знаешь, чего он стоит. Кстати, если всё же захочешь поспать – только скажи, я пододвинусь, – он глянул на неё, усевшуюся на подоконник, и расхохотался.

Хэлен, не ответив, откопала на столе плеер и закрылась от неуютного, холодного взгляда.

Деро лежал какое-то время, просто рассматривая потолок. Когда же это ему надоело, он тихонько скользнул с кровати и встал около Хэлен, которая задумчиво смотрела на перекрёсток за окном. Из-за облака показался обглоданный диск луны.

Мужчина осторожно подцепил указательным пальцем светлую прядь волос Хэлен и отвел в сторону, обнажая шею, не укрытую воротником водолазки. Та вздрогнула и испуганно замерла, вглядываясь в тёмные глаза, которые отрешённо мазнули повыше горловины кофточки.

По тонкой, молочной коже шеи тянулся розовый неровный шрам, от уха и вниз, он напоминал молнию, ударившую в землю.

– Со мной тоже страшно? – поблёскивающая серебром прядь соскользнула с пальца и мягко легла обратно. Хэлен мотнула головой: “нет”.

– Тогда ложись спать. Я посижу на этой жёрдочке. Если пообещаешь больше не кидаться в меня бумагой, – он нагло ухмыльнулся одной стороной рта.

“Спасибо”.

Когда Хэлен проснулась, квартирка была пуста.

Итак, он всё же пришел. С букетом синих колокольчиков, бутылкой вина и нелепым шарфом на шее.

– Привет, я подумал, что тебе одиноко здесь. Почему ты не приходишь в студию? Всё ещё плохо себя чувствуешь?

Хэлен поджала губы. Разве можно написать столько всего, чтобы он понял – никто её больше в студии не ждёт. Кроме жалости и лицемерной радости ничего там больше не будет.

– Знаешь, это было бы тебе на пользу. Ты ведь не разучилась танцевать! А если ты стесняешься чего-то, то можно надеть что-нибудь с длинным рукавом!

Она лишь мотала головой, пряча глаза и досаду в них.

– А давай выпьем! Девчонки хотели идти со мной, но я не позволил. Они всегда всё портят. И не поговоришь нормально с ними...

Тепло разливалось в груди. Он не отвернулся от неё. Просто и ему тоже тяжело!

Они сели на пол рядом с кроватью. Пожалуй, самым дорогим в её комнатенке были два хрустальных бокала. Всё, что осталось от бабушки на память. Тонкие высокие ножки и мелодичный звон.

– Так ты вернёшься в студию?

Пальцы плохо слушаются.

“Нет. Я не могу. Не знаю”.