– Кем тебе приходятся Шаломовы? – внезапно спросил Иосиф Григорьевич.

– Э-э… у меня всё спокойно со всеми партнерами, – ответил Моничев Лапшину. – Никто не угрожает мне и не претендует на моё жильё.

Вопрос Давиденко был проигнорирован.

Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Всего один абзац был написан на листке – данные потерпевших и их адрес. Становилось ясно, что милицию это дело волнует больше, чем пострадавших.

– Давай так, – резюмировал Иосиф Григорьевич, – ты всё обдумаешь, дашь гудок, и мы снова соберемся и доведём дело до логического конца. Только не приходи с пустыми руками… то бишь я не то имею в виду… без готовых решений. Приноси нам сценарий – что и как было, и мы запустим процесс.

Моничев внезапно просиял лицом и подал голос:

– А… и так всё ясно – гопники прошли на кухню, напали на Захара, затем появилась Зинаида, один бросился за ней, Захар отбился от того, что его ударил и побежал выручать жену. Всё было в холле, не проходя в комнаты. Что тут непонятного?

И расплылся в улыбке. Лапшин не разделял его радостного настроения.

– Непонятного выше крыши. Кто такой Малленкродт?

При этих словах Моничев обмяк, посерел, и вжался в кресло.

Иосифа Григорьевича также интересовало, с какого перепуга случайный гопник упоминал фамилию бывшего акционера «ВХК», опустившего завод на десять миллионов долларов, сумевшего ловко перевести стрелы на других, и уехавшего за границу. Чёткое выговаривание этой редкой фамилии, и нечеткость остальных высказываний – вот что отличало этого диковинного гопника от остальных собратьев по цеху, которые ясно формулируют мысли, и у жертвы не остается никаких сомнений относительно их намерений. Этот же ударил жертву по затылку, произнёс набор фраз и фамилию Малленкродт впридачу, и что-то невнятное насчет прав собственности на дом – вот что запомнил Захар Шаломов.

Кроме того, упомянутый гражданин, Наум Малленкродт, был заклятым другом детства Иосифа Григорьевича. Они дружили и были партнерами во многих сделках, но с какого-то неуловимого момента у них началось некое скрытное соперничество. Вместо того, чтобы разделить сферы влияния, Наум стал выходить через голову Иосифа Григорьевича на начальника областного УВД. В отместку Иосиф Григорьевич сделал всё возможное, чтобы решение вопросов через высшее руководство обходилось Науму максимально дорого. Они продолжали встречаться, поздравлять друг друга с праздниками, и вместе с тем часто переходили друг другу заветные пути-дороги, вытаптывали друг другу не то что грядки, а целые поля. Дело закончилось тем, что Наум швырнул завод и купил индульгенцию – занёс генералу 10 % своей дебиторской задолженности. Кое-что из этих денег перепало Иосифу Григорьевичу, через которого проходило множество дел по факту мошенничества принадлежащих Науму компаний. Да, начальник ОБЭП добросовестно их отработал – заволокитил все эпизоды, и кредиторы остались ни с чем. Работая в команде, нельзя сводить личные счёты. И всё-таки ему было обидно, что друг детства предпочёл решать вопросы с другими людьми, в том числе финальный вопрос десятимиллионного долга заводу и восьмимиллионного долга другим поставщикам. И Иосифу Григорьевичу досталось гораздо меньше, чем если бы он изначально прикрывал Наума.

– Да я всё понимаю, Николай, что много тайн у тебя на производстве, о которых нам не нужно знать, – отвлекшись от воспоминаний, попытался Иосиф Григорьевич оживить Моничева, – и допускаю, что ты не по-братски обошёлся с гражданином Малленкродтом, но я же твой защитник. И мне всё равно, прав ты или не прав перед ним. Я на тебя работаю, и ты для меня всегда будешь прав, независимо от того, сколько ты задолжал остальному человечеству. Наша с тобой кредитная история безупречна.

И он посмотрел на лежащую на тумбочке толстую бухгалтерскую тетрадь, в которой вёл взаиморасчеты со своими клиентами.

– Мне нужно время, чтобы всё вспомнить, – нашёлся Моничев, – там было столько наворочено и столько народу завязано. Лучше мне как следует подготовиться, чтобы не занимать ваше время.

Его собеседники порядком устали и согласились с такой постановкой вопроса.

Вытирая дезинфицирующей салфеткой руку после ухода Моничева – его рукопожатие в этот раз было особенно влажным – Иосиф Григорьевич подумал, что нынешний разговор является весьма тревожным сигналом. В шкафах Моничева хранятся скелеты мамонтов, китов, тиранозавров. А он завязан с серьёзными людьми, и старому седому полковнику не улыбается, случись чего, выступать гарантом перед этими людьми.

Однако вечером, наполняя джакузи, установленную за счёт фирмы «Доступная Техника», Иосиф Григорьевич решил, что хозяин этой фирмы просто очень мягкий и чувствительный человек и переживает из-за каких-то мелких козней в сторону Малленкродта – за крупные тот бы искупал в кислоте – и стесняется об этом говорить. И эти переживания – хороший знак и свидетельствуют о том, что Моничев – человек совестливый и пакостей от него не жди.

Таким образом, Иосиф Григорьевич закрыл для себя этот вопрос, и приступил к обдумыванию других.

Рыжеватая мгла застилала Дунай, каменные набережные и золотистые платаны. Имоджин, выйдя из дому, наслаждалась живительной свежестью воздуха, великолепием наступающего вечера. С момента возвращения в Будапешт из Италии это был, пожалуй, первый день, когда она спокойно могла размышлять о том, что дальше будет.

В редакции приняли её репортаж, который она перепечатала из присланного Андреем журнала. Правда, его урезали и подправили, зато фотографиями остались довольны и даже поломали голову над тем, какие лучше выбрать. Главное, что ей удалось закрепиться на этой работе.

В этот последний февральский день она размышляла над тем, что привело её к такому позитивному настрою, в котором она теперь была, наконец, уверена. Она шла в последних лучах солнца, уже, казалось, тронутого весною, и говорила себе:

«Andrew не любит меня. Он вообще никого не любит. Когда-то любил, а сейчас нет. И я не психотерапевт, чтоб разбираться в его проблемах, свои бы решить. Конечно же, у него полно достоинств. Он не тот одинокий городской холостяк, инфантильный и бездеятельный, которых столько развелось вокруг. У него нет мазохистского упоения собственными комплексами и неврозами. Он не сидит тупо в квартире или в баре, терзаясь и комплексуя, пока какая-нибудь энергичная особа не затеет испытать на нём свои сексуальные наработки. Этот холостяк, наверное, самый холостой из всех женатых и холостых, уверенно идёт по жизни, расталкивая локтями соперников, лишь иногда на мгновение останавливаясь, чтобы снять девочку или поправить галстук. Он создал великолепный мир, в котором легко может жить один, без меня. Но я-то должна иметь рядом с собой надёжного мужчину».