Полимед не стал даже заезжать в город, а заночевал в усадьбе Мосхиона. Закрывшись перед ужином наедине с Лесподием, Полимед рассказал ему, что произошло в Пантикапее. Поражённый Лесподий поклялся, что не похищал предназначенных Скилуру даров. О своих подозрениях насчёт его сына, Полимед ему, разумеется, говорить не стал, выразив уверенность, что дары подменили сами скифы, чтоб придумать повод к вымогательству и войне. Так же считают и в окружении басилевса. Поэтому надежды на успех его посольства в Пантикапее невелики. Полимед послан в пасть оскалившего зубы молодого скифского волка главным образом для того, чтобы выиграть время. Архистратег Молобар не передал для Лесподия письменного послания из опасения, что по дороге Полимеда могли захватить скифы, но на словах велел сообщить, что он намерен направить все боспорские войска на защиту Длинной стены, а феодосийцы должны защищать свой город сами. Если же выяснится, что главный свой удар Палак обрушит на Феодосию, Молобар, конечно, пришлёт при благоприятной погоде Лесподию подкрепление и окажет всё возможное содействие. Настроения Лесподию эта новость, понятное дело, не добавила.

Утром Полимед с тяжёлым сердцем уехал в Неаполь, а Лесподию оставалось только терпеливо ждать и надеяться, что Полимеду с божьей помощью и при содействии Посидея (на которого тот сильно надеялся) всё же удастся совершить чудо, и до войны дело не дойдёт...

– Где номарх?!
– послышался во дворе похожий на петушиный крик юношеский фальцет.

– Здесь. Что случилось?

– Скифы! Скифское войско приближается с севера!

Рывком подхватившись с кушетки, Лесподий устремился в андрон, едва не столкнувшись в дверях с вбегавшим его будить Никием. Тотчас взяв себя в руки, он с каменно-спокойным лицом вошёл в андрон и строго глянул на испуганно вытянувшегося перед ним эфеба.

– Говори.

– Космет Мосхион велел передать, что от дамоновой развилки в нашу сторону движутся скифы.

Никий помог номарху надеть поверх кожаной туники с длинными, обшитыми от запястий до локтей металлом рукавами рифлёный серебряный панцирь.

– Сколько их?
– нарочито спокойно спросил Лесподий, застёгивая на животе позолоченную пряжку широкого, красного, украшенного чеканными золотыми бляхами пояса, с висящим на нём в столь же роскошных ножнах длинным мечом.

– Много! Всё едут и едут.

– Хорошо. Пошли, поглядим, - всё тем же спокойно-будничным тоном молвил номарх, водрузив на голову поданный Никием шлем, и быстро вышел из дома во двор, где уже сидели на конях два десятка его телохранителей.

Легко запрыгнув на коня, Лесподий устремился с места галопом. Подлетев к въездным воротам, перекрытым посредине толстым дубовым брусом и подпёртым для верности снизу снятым с реки мостом, Лесподий спрыгнул на землю у входа в правую башню и торопливо устремился наверх по крутым лестничным маршам. Следом дробно, как кони на мостовой, грохотала грубыми подошвами по истёртым деревянным ступеням половина его охранников во главе с державшимся на шаг позади Никием. Верхняя площадка этой и соседних башен, и гребни тянувшихся между башнями стен были битком набиты воинами, взбежавшими наверх с копьями и щитами, как только дозорные подняли тревогу, и теперь в полном глубокой тревоги молчании глядевшие из-за зубцов на неспешно приближающегося с севера врага.

– Эй, парни! Пропустите-ка номарха!
– воскликнул Никий, выскакивая вперёд и бесцеремонно вклиниваясь в обтянутые толстой воловьей кожей спины сгрудившихся между мерлонами воинов.

Подойдя вслед за проворным гекатонтархом сквозь потеснившихся воинов к краю парапета, Лесподий устремил тревожный взгляд в проём между мерлонами. Вдалеке, на видном как на ладони пологом буро-зелёном склоне тянувшейся с запада на восток невысокой гряды, неспешно ползла к заливу длинная, серая, покрытая сверху тонкими острыми ворсинками, тысяченогая гусеница.

Ну вот и дождались! А ведь многие уж было поверили, что тревога окажется ложной.

– Их как-будто не так много: на глаз - тысячи две-две с половиной, - неуверенно, как бы не доверяя своим глазам, произнёс Лесподий.

– Да вроде того, - щуря под седыми косматыми бровями глаза, согласился с номархом стоявший у соседнего проёма старый служака Мосхион.

– Ну, если это все, то от этих мы отобьёмся!
– враз повеселевшим голосом заявил Лесподий, бросив взгляд на густую цепь воинов на гребне стены.

– Боюсь, что это - лишь передовой отряд, - произнёс негромко у левого плеча номарха Никий.

– А может, они посланы сюда, только чтоб перекрыть дорогу, а главные силы пошли к Длинной стене?
– предположил находившийся здесь же на башне гекатонтарх охранявшей феодосийский Акрополь сотни Хрисипп.

– Скоро узнаем, - ответил с затаённой надеждой Лесподий.

В это время слева на обсаженной воинами стене послышались какие-то крики. Повторяемые от куртины к куртине, от башни к башне, они быстро приближались, пока все, кто был у ворот, не расслышали грозную весть:

– Скифы приближаются с запада к Столовой горе!

Громко приказав всем стеречься скифских стрел (ничем, кроме стрел, они нам пока угрожать не могут!), Лесподий сбежал вниз, запрыгнул на коня и умчался с Никием и двадцатью охранниками по пролегавшей между стеною и оградами клеров неширокой дороге на левый фланг к Столовой горе.

Меньше, чем за десять минут они были на месте. Бегом поднявшись на угловую башню, от которой стена поворачивала от реки на юг - к подножью горы, Лесподий, раздвинув обступивших парапет воинов, выглянул в проём между мерлонами. Примерно в трёх стадиях к западу, между длинным пологим голым склоном Столовой горы, по которому поднималась к прилепившейся орлиным гнездом на вершине сторожевой крепости пограничная стена, и извилисто текущей параллельно горам по болоту Истрианой, вырастал несколькими расширяющимися от центра кругами скифский лагерь из сотен островерхих шатров. Зная, что скифское войско поделено на тысячи, сотни и десятки, и каждый десяток имеет свой шатёр, Лесподий прикинул, что в этом лагере должно быть что-то около десяти тысяч воинов, не считая тех двух-трёх тысяч, что нацелились на ворота у залива. На две с небольшим тысячи феодосийцев - это слишком много!