Что в щите он принёс для владыки. Так насыпали целую гору,

Что стоит с той поры и поныне, среди царских могил всех огромней -

Ведь никто из властителей наших, со времён Колаксая доныне,

Не сравнится с великим Атеем, ни богатством, ни мощью, ни славой!..

Победителем въехавши в Пеллу, Искандер вместо радостных криков

Услыхал горький плач и стенанья: не дождавшись ухода сколотов,

Царь Пеллип закололся от страха во дворце своём ночью минувшей.

Став царём, Искандер за полгода создал новое войско большое,

Сплошь одетое в крепкие латы: македонцы и греки охотно

Соблазнились его обещаньем сделать их властелинами мира.

С этим войском от края до края прошагал по Земле Македонец,

Сокрушая железной стеною все преграды и в прах повергая

Города, племена и державы, что пред ним не хотели склониться.

Десять лет по Земле путь кровавый пролагал, поражений не зная,

Искандер, за мечтою гоняясь. А когда его войско устало

От побед и скитаний по свету и решило домой воротиться,

Стало скучно без битв и пожарищ на Земле гойтосирову сыну,

И, взойдя на костёр добровольно, он на Небо к отцу перебрался...

Средь сколотов по смерти Атея и утрате священной секиры

Вдруг не стало былого согласья: племенные вожди отказались

Подчиняться атеевым внукам, когда те не по-братски вступили

Меж собою в жестокие распри за наследство великого деда.

Оросились сколотские земли братской кровью повздоривших родов,

И единая прежде держава, как упавший горшок, развалилась.

Перестали бояться соседи ослабевших сколотов и дани,

Что платили послушно Атею, перестали давать его внукам.

А затем из-за Дона на запад, на сколотские сочные степи

Потекли, как вода в половодье, племена женоправных сарматов.

Но вторженье врага не сплотило племена враждовавших сколотов:

Каждый вождь в одиночку пытался устоять под напором сарматским,

Но от стаи волков в одиночку не спастись и могучему зубру!

Не смогли отстоять свою землю от рабов своих бывших сколоты,

И теперь их потомки теснятся на окраинах прежних владений,

Проливая печальные слёзы по бескрайним степям полуночным,

Где остались родные могилы. Потерявши златую секиру,

Что Папай подарил Колаксаю, прогневили сколоты владыку,

Невозвратно из рук упустили своё счастье, богатство и силу...

Юный Максагис умолк, положив узкие детские ладони на струны гуслей. В шатре воцарилось молчание: все были глубоко впечатлены и растроганы услышанным. Глаза Скилура были закрыты. Он будто дремал, полулёжа на мягких подушках. Углядев покатившуюся по виску из уголка его правого глаза одинокую слезу, Палак жестами приказал всем тихонько удалиться, оставив царя наедине с Атталой и своими думами. Отвесив смежившему усталые веки царю прощальный поклон, Савмак, Максагис и Гнур, бесшумно пятясь по мягкому ковру, выбрались из шатра.

Савмак увидел, что солнце успело уже спуститься довольно низко к западному горизонту. Надо было поспешать, чтобы успеть вернуться в Тавану до темноты.

Сбежав с холма к шатру бунчужного десятника Тинкаса, возле которого дожидался на привязи хозяина отдохнувший, подкормившийся, вычищенный и опять залоснившийся отражённым солнечным блеском Ворон, и лежал на траве, по-прежнему в окружении любопытной ребятни, чёрный волк, Савмак потрепал ладонью по тёплой морде и шелковистой шее приветствовавшего его радостным ржанием коня и принялся торопливо его седлать. Смуглолицая Сенона, красавица-жена Тинкаса, сияя приветливой, немного лукавой улыбкой, протянула управившемуся с подпругой юноше его обшитый золотом башлык, сняв его с головы старшего тинкасова сына, и попросила передать горячий привет и поцелуи своим подружкам Ашике и Евноне, ториксаковым жёнам. Смущённо поблагодарив жену бунчужного десятника (от брата он знал, что она была дочерью самого Скилура от одной из рабынь - лет семь назад Тинкас получил её от царя в жёны, победив в состязании лучших скифских силачей; с тех пор он так и не удосужился обзавестись второй женой - ей в помощь, себе в утеху), Савмак нахлобучил на голову башлык, сожалея, что уедет, не попрощавшись с пропавшим куда-то Тинкасом, и уже собирался поднатужась закинуть на круп Ворона тяжёлую волчью тушу, когда, оглянувшись, увидел приближавшихся от холма царевну Сенамотис и Тинкаса с обнажённым мечом в одной руке и толстым пучком стрел - в другой.

– Оставь, я потом подам, - кивнул богатырь в сторону волка.
– Вот тебе подарки от царевича Палака.
– Тинкас протянул Савмаку сперва меч с обложенной золотом и украшенной двумя крупными рубинами рукоятью, а затем стрелы.
– Палак велел спросить, пойдёшь ли ты к нему в дружину, когда он станет царём?

– Конечно, пойду! Передай царевичу Палаку, что это великая честь для меня!
– поспешно заверил десятника обрадованный Савмак, крепко сжав в ладони золотую рукоять царского меча. Благоговейно приложившись вытянутыми губами к зеркальной стали клинка, он вложил палаков подарок в свои пустые ножны, затем опустил в горит наконечниками вниз толстый пучок стрел, накрыл оперения откидной деревянной крышкой, обтянутой красной оленьей кожей и украшенной золотой фигуркой сокола, и застегнул её бронзовой трубчатой застёжкой.

– А вот тебе подарок от меня, - молвила, будто пропела, царевна Сенамотис и протянула Савмаку с очаровательной улыбкой тонкий, острый, как игла, стилет с золотой рукоятью в виде изготовившейся к прыжку на врага пантеры с изумрудными глазами.
– Только гляди, не потеряй его, как прежний!

– Благодарю, царевна. Буду беречь твой подарок пуще глаза, - пообещал смущённый её насмешливым взглядом и завлекательной улыбкой Савмак, принимая из нежных рук царевны остро отточенный кинжал.