– Как же тебе удалось справиться сразу с тремя?

– Это вышло легко... Дождавшись, когда все в стане уснули, я незаметно просунул голову в шатёр царевича и разбудил его. Два его пса, чутко дремавших у него по бокам, тотчас приставили мне к горлу свои акинаки. Я сказал, что принёс слово от царевны и шепнул в подставленное доверчиво ухо царевича, что моя госпожа ждёт его сейчас на берегу Донапра. Он тут же натянул скифики и поспешил к реке, велев своим дружкам остаться в шатре. Но, как я и думал, верные псы, выждав короткое время, крадучись, пошли за ним, а я - с ножом и топором - за ними. Всё их внимание было обращено вперёд; они стереглись, как бы не попасться на глаза царевичу или его невесте, а нападения сзади вовсе не ждали, при том, что любые звуки заглушал рёв воды на порогах. Два быстрых удара обухом по затылкам - и оба готовы... Ну а царевича, высматривавшего тебя над самым обрывом, я, подкравшись поближе, сразил камнем в голову: он только руками взмахнул, как подбитая птица, и полетел вниз головой с утёса. Затем я сбросил в реку обоих его охранников и спокойно вернулся в табор...

Внимательно выслушав его рассказ, Аттала высунулась по плечи между зубцами башенного ограждения и какое-то время смотрела, как далеко внизу крутые пенные валы со змеиным шипением набрасываются на отпавшие от материнской скалы жёлто-бурые глыбы. Затем повернула голову и в первый раз заглянула пронзительно, с вызовом, в глаза подошедшему сбоку вплотную к ограждению Скилуру.

– А меня не хочешь скинуть отсюда вниз? Мы тут одни. Никто не видит. Другого случая у тебя, может, и не будет.

– Нет, не хочу, - ответил Скилур внезапно охрипшим, чужим голосом.

– Не боишься, что я всё расскажу матери?

Скилур пожал плечами:

– Раньше я хотел тебя убить. Тебя и всех твоих... Мечтал отомстить... А теперь... жажда мести остыла. В моей груди больше нет ненависти к тебе, твоей матери, братьям. Теперь я мечтаю, чтоб ты стала моей женой. Потому и убил сирака...

Вмиг распрямившись, Аттала повернулась спиной к морю, опушенным мягкими снежинками лицом к Скилуру. Так значит это правда: великая чаровница Аргимпаса разожгла в сердце юного раба любовь к своей хозяйке!

– Ты знаешь, что наши воины не убивали твоего отца, матерей, сестёр и братьев? Они сами лишили себя жизни, чтобы избежать позорного плена.

– Знаю.

– Почему ты тогда сдался?

Скилур отвёл взгляд от откровенно негодующих, осуждающих глаз гордой царевны.

– Чтобы спасти тех, кто прятался со мной в плавнях...

После паузы, понадобившейся для осмысления его ответа, Аттала заговорила совсем иным, куда более мягким тоном:

– Ты красивый юноша и... не стану скрывать - уже давно нравишься мне. Раньше я считала тебя жалким трусом, но теперь поняла, что это не так... Мне кажется, я даже смогла бы тебя полюбить. Но не думаешь же ты, что дочь царя роксолан может подарить свою любовь рабу?

Скилур в ответ чуть слышно вздохнул, по-прежнему глядя куда-то мимо Атталы. Что он может совершить ради осуществления своего самого заветного желания? Предложить ей сейчас бежать с ним в Скифию? Навряд ли она согласится.

– Будущей весной мне исполнится девятнадцать, - продолжила Аттала, не дождавшись от него, кроме обречённого вздоха, никакого ответа.
– Сегодня мать объявила мне, что весной выдаст меня за одного из сыновей наших вождей. Я же всегда хотела и мечтала стать царицей, как моя матушка. Быть женой обыкновенного племенного вождя я не желаю!

Услышав эти слова, Скилур живо вскинул тотчас загоревшиеся надеждой глаза на решительное лицо царевны и даже приоткрыл рот, чтобы предложить-таки ей совместный побег в Таврику, чтобы стать там его женой и скифской царицей. Но Аттала неожиданно подняла руку и прикрыла ему рот жёсткой, холодной, пахнущей лошадиным потом ладонью. Поймав в озябшую ладошку слетевший с его жарких губ робкий поцелуй, она продолжила оттаявшим голосом:

– Поэтому я решила дать тебе шанс, скифский царевич. Я отпускаю тебя... Езжай в свою Скифию и, если ты вправду любишь меня... у тебя есть целая зима, чтобы стать царём и прислать ко мне сватов. А я уж постараюсь, чтобы матушка и Гатал согласились на наш с тобой союз...

В тот же день полный радужных надежд Скилур, вооружившись луком и акинаком, ускакал на паре подаренных Атталой резвых, выносливых коней на закат - к Тафру. Обретя нежданную свободу, он не хотел терять ни одной лишней минуты из отпущенного ему срока, а разыгравшаяся во второй половине дня не на шутку снежная непогодь была ему только на руку.

Когда на другой день царица спросила у Атталы, куда подевался её скифский раб, та, понимая, что если скажет правду, то мать, рассердясь, может немедля отдать её в жёны Тешубу, не моргнув глазом, солгала, будто послала Скилура отыскать в царских табунах и объездить для неё нового коня взамен запаленного солового. Когда же Скилур не объявился в Кремнах и спустя три-черыре дня, вновь призванная матерью к ответу Аттала спокойно ответила, что, должно быть, её раб, воспользовавшись случаем, сбежал в свою Скифию. Она ведь думала, что смогла приручить его, но, видно, сколько волка ни корми, а собачьей верности от него не дождёшься. Покачав недоверчиво головой, Амага отпустила дочь и в тот же день отправила к скифскому царю послов с приказом разыскать и вернуть сына Агара обратно в Кремны.

Добравшись до Тафра, Скилур был остановлен у полуразрушенного укрепления (царица Амага запретила его восстанавливать) скифским сторожевым отрядом. Объявив, что он старший сын царя Агара, бежавший из роксоланского плена, Скилур в сопровождении десятка узнавших и радостно приветствовавших его воинов-сайев поспешил в Неаполь Скифский к правившему теперь скифами царю Карзоаку - двоюродному брату прежнего царя Агара по материнской линии. Но дядю Карзоака внезапное появление в восстановленном из руин царском дворце племянника, которого он сразу узнал, несмотря на то, что тот за два прошедших года здорово повзрослел, совсем не обрадовало. Тем более что прыткий юнец, едва поздоровавшись, поспешил заявить о своих правах на царскую золотую булаву как единственный законный наследник из колаксаева рода.