– Это ещё надо спросить у наших вождей и воинов, захотят ли они назвать тебя своим владыкой, - с ядовитой ухмылкой на фиолетовых губах возразил Карзоак.

– Вот и давайте спросим!
– потребовал Скилур.
– Я за этим и приехал.

Карзоак разослал гонцов к вождям подвластных племён, призывая их с дружинами приехать в ближайшее новолуние к священному камню Ария, чтобы рассудить его с неожиданно вернувшимся из роксоланского плена сыном прежнего царя Агара.

В назначенный день вожди всех 14-ти скифских племён, осевших в Таврике, явились со своими скептухами и конными воинами на священное поле у царской столицы. Проехав в сопровождении отборной сотни сайев вместе с юными сынами и племянником от городских ворот к увенчанному мечом бога войны массивному камню, Карзоак в парадном царском одеянии поднял зажатую в правой руке булаву и, дождавшись, когда смолкли приветственные крики, спросил выстроившихся широким полукругом вождей, скептухов и воинов, хотят ли они, чтобы он передал эту царскую булаву вернувшемуся из роксоланского плена сыну прежнего царя Агара? Того самого Агара, который два года назад своими неразумными действиями привёл Скифию к невиданному разгрому и разорению! Хотят ли они теперь вверить свою судьбу этому трусливому юнцу, у которого не нашлось мужества ни погибнуть с честью в бою, ни хотя бы пасть от собственного меча, как поступил его отец? И который вместо этого вымолил у роксоланской царицы себе жизнь и два с лишним года прожил в позорном рабстве у роксолан, а теперь, когда наконец решился на побег, он требует отдать ему власть, чтобы, пылая злобой и жаждой мести, начать новую убийственную войну с вдесятеро более многочисленными племенами роксолан.

Тщётно Скилур подымал руку, прося тишины, чтобы возразить на лживые обвинения дяди Карзоака, ставшие для него полной неожиданностью. Он сдался в плен не из трусости и малодушия, а чтобы спасти от роксоланских облав множество укрывавшихся в плавнях озера Бик воинов, женщин и детей. И царская власть ему нужна не для мести и новой войны с роксоланами, а чтобы взять в жёны царевну Атталу и установить с могущественными роксоланами прочный мир и союз. Но его оправданий никто не слушал. Вожди, скептухи и простые воины подняли крик и гвалт: одни требовали предать опозорившего славный род скифских царей сына Агара смерти, другие - изгнать его навсегда за пределы Скифии, третьи - вернуть закованным в рабские цепи его хозяйке - царице Амаге. Однако выпускать опасного соперника живым из рук Карзоаку страх как не хотелось, а настаивать на казни собственного племянника ему было как-то не с руки. С притворным добродушием Карзоак попросил негодующих воинов пощадить несчастного юношу, в жилах которого, как-никак, течёт благородная кровь Колаксая. Он с радостью примет сироту в свою семью и будет растить и воспитывать наравне с собственными сынами. "А там вскоре, - думалось ему, - какой-нибудь несчастный случай, которыми так богата жизнь, отправит его вслед за отцом, в ту страну, откуда никому нет возврата..."

Эти планы Карзоака нарушило неожиданное появление в скифской столице посланцев царицы Амаги. Пригрозив скифам войной, они потребовали вернуть своей владычице её беглого раба. Делать нечего: наложив на Скилура крепкие путы, его передали роксоланам, и Скилур опять оказался в Кремнах.

Представ перед царицей, юным царём и своей бывшей хозяйкой Атталой, надежды которой он не смог оправдать, Скилур, готовый к пыткам и казни, гордо вскинув голову, заявил, что убежал, чтобы вернуть себе державу отца и попросить у царя Гатала и царицы Амаги в жёны царевну Атталу, которую он полюбил больше жизни.

Амага обратила вопрошающий взгляд на старшую дочь.

Разочарованная и огорчённая постигшей Скилура неудачей, Аттала нашла в себе смелость признаться, что сама отправила его в Скифию добывать отцовское царство, и если бы ему это удалось, - охотно бы пошла за него замуж.

Отвесив дочери звонкую оплеуху за то, что лгала своей матери и царице, Амага объявила, что хочет она того или нет, а весной станет женой Тешуба. Что до сына царя-отравителя Агара, то весной, когда в Кремны приплывут греческие купцы, его продадут в рабство грекам - там он узнает по-настоящему, что значит быть рабом. А до того часу пусть посидит под неусыпной стражей на хлебе и воде в пустой зерновой яме на заднем дворе.

Аттала приняла решение царицы-матери с молчаливой покорностью, но в ту минуту, когда на щеке её горела тяжёлая материнская пощёчина, она бесповоротно решила, что поступит наперекор воле матери, чего бы это ей ни стоило.

Очутившись в глубокой холодной яме, Скилур решил, что дальнейшая жизнь утратила для него всякий смысл, и ему ничего не остаётся, как уморить себя голодом. Улёгшись на твёрдом, как камень, глиняном дне ямы, он не притронулся к объедкам, которые бросали ему сверху раз в день, как собаке, охранники, о чём те и доложили через пару дней матушке-царице.

Когда угас короткий зимний день, до слуха Скилура донёсся во тьме через небольшую отдушину в круглой каменной крышке, которой было накрыто его узилище, тихий голос Атталы. Царевна коротко шепнула узнику, чтобы не отчаивался: всё в его судьбе ещё может перемениться.

При звуке любимого голоса, который он не чаял ещё когда-нибудь услышать, кровь горячей волной опалила кожу на лице Скилура, зашумела в голове взметнувшимися мыслями. Эти несколько тихих слов в один миг вернули его от беспросветной тоски и смертного отчаяния обратно к жизни. Так значит, его царевна о нём не забыла, не отвернулась от него с презрением после постигшей его в Скифии неудачи, и рассчитывает как-нибудь выручить его! Быть может, ей ещё удастся уговорить царицу-мать переменить гнев на милость. Скилур был ещё так молод и так не хотел ещё умирать, ему так хотелось надеяться на лучшее! В конце концов, если этим надеждам не суждено сбыться, то уморить себя голодом ему никто не помешает и в трюме греческого корабля.

Тяжелая крышка вверху с глухим скрежетом отодвинулась, и в яму полетела толстая охапка сухого речного тростника. Затем чья-то невидимая в темноте рука опустила на верёвке к ногам Скилура корзинку со свежими ячменными лепёшками, куском жирного мяса и глиняной корчагой свежего молока. Узник почувствовал, как его рот наполнила клейкая слюна и, сдерживая нетерпение, освободил корзинку от груза, после чего она тотчас взмыла к звёздному небу, и массивная крышка опять легла на узкую горловину ямы.

Потянулись нескончаемые зимние дни и ночи. Аттала, как и прежде, выезжала во всякий погожий день с юными братьями и сёстрами в близлежащую степь на охоту. Всякий раз, оказываясь наедине с Гаталом, она внушала 13-летнему брату-царю мысль, что он уже не маленький мальчик, чтобы во всём исполнять послушно волю матери. Он ведь уже достаточно взрослый, чтобы иметь собственную волю, жить своим умом. Иначе царица-мать будет помыкать им и за него править до самой своей смерти.

Юный Гатал как губка впитывал доводы старшей сестры, заменившей ему два с лишним года назад отца и старших братьев. В детских играх, в тренировках с оружием, в конных скачках и на охоте - везде смелая, решительная, энергичная Аттала служила младшим братьям примером для подражания. Чем дальше, тем больше крепло желание Гатала вырваться из-под назойливой опеки матери, показать всем, и прежде всего самому себе, что он царь не по одному лишь названию.