А теперь и рассказывать некому стало.

На следующий день Андрей Климов взял увольнительную и отправился на родину, уже не казавшуюся ему по-прежнему светлой и теплой.

Старый деревенский дом, старательно ремонтируемый вот уже полвека и всё никак не желающий пасть в битве с ветхостью, уныло колыхал занавесками на окне. Внутри и снаружи суетились соседки, толпились соседи, прохожие с интересом поглядывали на выставленную у калитки гробовую крышку, обитую дешевым красным бархатом. Бабушка потерянно сидела у окна и тихо плакала; слёзы медленно стекали по её сухим щекам и пропадали в платке.

Не в силах дольше выносить эту давящую атмосферу - самому в пору расплакаться, Господи!
– и не зная, куда себя приткнуть, Андрей вышел покурить, выслушал несколько сочувствий и пошел слоняться по дому, пока не забрел на чердак.

Через маленькое оконце сюда проникало несколько солнечных лучей, выхватывая из пыльного тумана какие-то сундуки, чемоданы, тряпки, папки, старый андреев велосипед и дырявую ванну, двух жирных пауков, раскинувших сеть прямо посреди прохода, и бесконечные птичьи перья. Пол скрипел нещадно, а доски в центре прогибались так глубоко, что Андрей предпочел пойти вдоль шкафов, забитых бумагой так, как иные не отказались бы набить собственный кошелёк. Пыль здесь клубилась особенно густая и едкая, и удержаться от чиха просто напросто не получилось.

Пару мгновений Андрей с опаской прождал: вот сейчас ему на голову посыплется хлам, погребёт под собой и, если не убьёт, то навеки избавит от необходимости соблюдать диету и тщательно следить за здоровьем. За чем следить-то?..

Но всё было тихо. Минута, ещё одна... Муха, с противным визгом кружившая по чердаку, успела влипнуть в паутину и основательно в ней запутаться, а пауки, не до конца ещё поверив в свою удачу, уже потирали лапки. Только когда серебристые нити перестали дёргаться, Андрей решился шагнуть в сторону - и тут же получил по затылку.

Книгу эту он узнал сразу - сам же и делал, ещё когда в первом классе учился. Сам резал листы, сам переплетал и проклеивал, сам обтягивал коробочный картон найденным в сундуках фиолетовым плюшем. И маме на Восьмое марта тоже сам дарил. Она тогда улыбалась так, будто никогда в жизни не была счастливее! Сказала, теперь это будет её дневник...

Андрей прижал ветхую книжицу к груди и буквально выбежал с чердака. Удивительно, как только не свернул шею на крутой лестнице.

***

Где-то в космосе, оценка времени бессмысленна

– Это как же теперь получается, нам всем уже за сотню?
– Удивленно качала головой Ирина, когда они все, наконец, собрались за одним столом в главном зале.

– Или все-таки как было, - не согласился Мишка Головин.
– Тела же так и остались двадцатилетними. Ну, у кого как... Но все равно! И память тоже прежняя, опыта ни на день не прибавилось.

– Мы, ребята, теперь временные парадоксы, - подхватил Сашка.
– Почти как парадокс близнецов, но наоборот.

– Мы-то ладно, - щербато улыбнулась Ленка, обнимая герметичную кружку с кипятком, - а вы? Наглядная иллюстрация нашего антипарадокса.

– Эйнштейн бы оценил, - довольно сощурился Климов.
– И обосновал бы. А представьте, вернемся мы домой, а там уже прогресс семимильными скачками... а люди с нашим парадоксом - всё равно явление не частое. И в нашу честь... назовут... ну, например... "возраст шести космонавтов". Каково, а?

– Товарищи космонавты, вы как хотите, а температуру я убавлю, не то поплавятся на фиг все предохранители, а Ирке потом чинить, - встрял Юрец. По всему было видно: ему тоже хочется вставить своё слово в разговор, посмеяться со всеми, может быть - погрустить, но взваленное Акимовым бремя ответственности не позволяло.

Жара по всему кораблю стояла невыносимая - продрогшая за много лет ледяного сна команда блаженствовала и не скупясь тратила энергию, накопленную солнечными батареями.

– Да починю, - рассмеялась Ирина.
– Какие проблемы...

– А олово и канифоль? А медь? Экономить надо, Ир, мало ли что случится. И вообще, полетевшая электроника - штука опасная. Дома ещё куда ни шло, а в космосе мы без этих приборов - ничто. Буквально.

– Вот вечно ты не к месту влезешь, Юрий!
– Лёшка взлохматил рукой отросшую за время полёта шевелюру.
– Давай ещё немного погреемся. Ну, самому же хочется, на роже ж написано!