Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения
вернуться

Шефнер Вадим Сергеевич
Шрифт:

Выздоравливающий

Лежит, обложенный подушками, Полурасставшись с полусном; Очки с расставленными дужками — Как краб на столике ночном. Читать и мог бы — да не хочется, Ничто не манит, не влечет — А память, вкрадчивая склочница, Ведет обидам пересчет. Он наугад включает радио У изголовья своего... Потерянное что-то найдено Не им — но кем-то для него. Того уж нет на свете гения, А все ж мелодия — жива. И льется умиротворение, Не воплощенное в слова. Плывет Земля на малой скорости Сквозь медленные времена, И ни болезней нет, ни горестей — А только музыка одна.

Поздняя рецензия

Памяти Игоря Северянина

В поэзии он не бунтарь и не пахарь, Скорее — колдун, неожиданный знахарь; Одним он казался почти гениальным, Другим — будуарно-бульварно-банальным. Гоня торопливо за строчкою строчку, Какую-то тайную нервную точку — Под критиков ахи, и охи, и вздохи — Сумел он нащупать на теле эпохи. Шаманская сила в поэте бурлила, На встречи с ним публика валом валила, И взорами девы поэта ласкали, И лопались лампы от рукоплесканий. И Слава парила над ним и гремела — Но вдруг обескрылела и онемела, Когда, его в сторону отодвигая, Пошла в наступленье эпоха другая. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И те, что хулили, и те, что хвалили, Давно опочили, и сам он — в могиле, И в ходе времен торопливых и строгих Давно уже выцвели многие строки. Но всё же под пеплом и шлаком былого Живет его имя, пульсирует слово, — Сквозь все многослойные напластованья Мерцает бессмертный огонь дарованья.

Самосуд

Нет, с Музою — не как с женой Или с подружкой шалой, — С ней — будто со своей виной За час до трибунала. И стоит ли кивать на рок, Вникать в чужие козни, — Без них приходит строгий срок Самооценки поздней.

«Откуда-то его окликнул кто-то...»

* * *
Откуда-то его окликнул кто-то. Он обернулся — никого вокруг. Молчит полузасохшее болото, Безмолвна высь, безлюден летний луг. Он испугался — вдруг я сумасшедший? И долго брел среди немых полей, Все голоса живущих и ушедших Перебирая в памяти своей. Потом припомнил путник одинокий, Смиренной благодарностью объят, И отчий дом, и день былой, далекий, И матери прощальный взгляд.

1986

Строгий бык

«Ты будешь съеден и забыт», — Быку сказал прохожий. А бык в ответ ему мычит: «Ты будешь съеден тоже. Мудрец ты или идиот, Богат ты или беден, — Когда настанет твой черед, Ты тоже будешь съеден. К тебе, не постучавшись в дверь, Придет мадам Кончина; Для посещения, поверь, Отыщется причина. И вот тогда, и вот тогда Свершится дело злое, — Ты будешь съеден навсегда Огнем или землею. Обоих нас на все века Забудет мирозданье... Пока, товарищ мой, пока — До скорого съеданья!»

В магазине старой книги

Томик дряхленький, без переплета, Я листал у прилавка — и вот Отделилось от томика что-то И в недолгий пустилось полет. Я малютку-бумажечку поднял, Удивился на старости лет: Из былого мне прислан сегодня Довоенный трамвайный билет. Не помят он и выцвел не очень, Обозначена четко цена... Может быть, он еще не просрочен И зовет меня в те времена? Там четверка по Невскому ходит, Там еще патефоны в чести, Там гитары гавайские в моде, — Побывай там, душа, погости. Погости — и к друзьям довоенным, К незабвенным друзьям загляни. Их при встрече узнаешь мгновенно, — Постареть не успели они.

Осенью сорок первого

Память, минувшее унаследуй, Помни сентябрь сорок первого года! Друг мой, не веровавший в победу, Жизнь за Отчизну бесстрашно отдал. Это теперь незрячим и зрячим Видно сквозь годы, что в отдаленье Май сорок пятого нам маячил В дни самых горестных отступлений. Ну а тогда не каждый, не всякий Верил, что злую силу осилим, — Но, не колеблясь, в час контратаки Жизнь был готов отдать за Россию. Память людская, все унаследуй, — Помни о тех, кто давней порою Просто за Родину, не за победу, Пали смертью героев.

Баллада о художнике

1. «Художник шагал по дороге...»

* * *
Художник шагал по дороге. Навстречу, в июльской пыли, Тащились вчерашние боги, Изгнанники неба брели. Поникшие крылья в заплатах, — Теперь не витать в облаках, Широкие нимбы помяты, Надменные лбы — в синяках. Сказал им художник негромко: «Прошу к моему шалашу! Я, братцы, на радость потомкам, Сызм'aльства картины пишу. Я запечатлеть вас намерен Такими, как есть, без прикрас; Я в вас — вознесенных — не верил, Но верю в низвергнутых вас».

2. «Картину — и слева, и справа...»

* * *
Картину — и слева, и справа — Ругали нещадно, и вдруг Подкралась к художнику слава, И все изменилось вокруг. Заказчики в студию рвутся, А боги, не зная границ, Повсюду глядят с репродукций, С журнальных и книжных страниц. Завален художник работой — Теперь он не канет на дно, Торжественным нимбом почета Чело его озарено. И все же, с подспудною грустью, Он припоминает порой Скитания по захолустьям И день невозвратно-былой, Когда он в одежде убогой, В истертых до дыр башмаках Шагал немощеной дорогой, Витая мечтой в облаках.