Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая
вернуться

Браиловский Александр Яковлевич
Шрифт:

Церковные стекла

По лужайкам Нормандии яблонь идет чередою, по витражам — сиянье, страданье небесных послов. В сердце яблок заложено семя нежданной звездою, в нашем сердце заложено бремя несказанных слов. Долго сердцу немыслимо в собственном соке вариться, скоро, сердце, тобою совсем переполнится лоб. Это, может быть, в первом изгнанье о нас говорится, это, может быть, первое яблоко гонит нас в гроб. Вот качается плод, называемый белым наливом, вот срывается он и пленительно падает вниз на карниз, где Адам и жена его жмутся пугливо, треугольным листком создавая подобие риз. О тяжелые роды, о тяжкие своды Руана, музыкальные храмы, донашивающие крест. Над холодной эмалью — служанки, встающие рано, дождевые погоды и жирные воды окрест. И обилие памятных мест. Ничего не считая, не гуляя почти и почти что совсем не дыша, лишь одних похорон поучительный звон почитая, продолжительно к праху готовится наша душа.

Облако

Вода, вставая утром из русла, питает облако своим туманом. Туман, что через жизнь я пронесла, и не был и не может быть обманом. Туман, слезою капая из глаз, быть может, продолжает то движенье, тот начатый за облаком рассказ, которого конец есть возвращенье. Пусть дождь идет, туманное звено то снизу вверх, то сверху вниз сдвигая… Конечно, эта жизнь идет на дно, но, кажется, за ней встает другая.

1956

Юрий Терапиано

«По утрам читаю Гомера…»

По утрам читаю Гомера — И взлетает мяч Навзикаи, И синеют верхушки деревьев Над скалистым берегом моря, Над кремнистой узкой дорогой, Над движеньями смуглых рук. А потом выхожу я в город, Где, звеня, пролетают трамваи, И вдоль клумб Люксембургского сада Не спеша и бесцельно иду. Есть в такие минуты чувство Одиночества и покоя, Созерцания и тишины. Солнце, зелень, высокое небо, От жары колеблется воздух. И как будто бы все совершилось На земле, и лишь по привычке Люди движутся, любят, верят, Ждут чего-то, хотят утешенья И не знают, что главное было, Что давно уж Архангел Божий Над часами каменной башни Опустился — и вылилась чаша Прошлых, будущих и небывших Слез, вражды, обид и страстей, Дел жестоких и милосердных, И таких же, на полуслове, Словно плеск в глубоком колодце, Обрывающихся стихов… Полдень. Время остановилось. Солнце жжет, волны бьются о берег. Где теперь ты живешь, Навзикая? Мяч твой катится по траве.

Египет

Гор-Сокол — тотем древних египтян,

бог и наименование царя. Египтяне

называли себя: «Шемсу-Гор» —

«Служители Гора» и говорили, что предки

их пришли из далекой, лежащей за

«Уази-Орейта» — за «Очень Зеленым

морем» — страны.

Завоевание

Шемсу-Гор, служители Гора. Бронза ножей, тетива и стрела, Легких собак остроухие своры И на шестах сокола. Полем идем и дивимся и спорим, В воздухе — ибисов крик. Сразу за «Очень Зеленым», за морем Скрылся родной материк. Здесь — лихорадки, речные туманы, В топях болот — преисподняя, ад; Важно идут по холмам павианы, Львы и гиены рычат. И, сотрясая свой щит антилопий, Варвары с песьим лицом Нас осыпали ударами копий, Нас окружали кольцом. Но, укрываясь от стрел за заборами, Мы осушали болота и рвы, Строили крепости воины Гора В зарослях дикой травы. И, торжествуя над лесом и ямами, Мерно скрипя на ходу, Плуг, запряженный волами упрямыми, Первую вел борозду.

Царство

Строили Сноффру и Хуффу строители Прочный для вечности дом, В Элефантину ходили воители С прямоугольным щитом. Вам, фараоны, на небе даяния, Мир вам, крестьяне, солдаты, купцы — Каждому впишут слова покаяния В грамоте смертной писцы. Фиг и магнолий и зарослей тисовых Рощи на страже земли, Где, в тайниках и гробах кипарисовых, Мумии предков легли. Медленно пастыри гнали упорные Широкорогих быков средь болот, Жители сеяли в борозды черные Рожь, золотую как мед. Но вдоль пустынь, от подземного Стикс И от Песчаной Косы, Крались с востока жестокие гиксы, Жадные пастыри-псы.

Империи

Слышишь шум: топот ног, клич и звоны, Стук колес в африканской пыли? Это с юга идут легионы От Египта до края земли. «Бич народов, гроза и проказа» — Тугмес Третий стремит знамена И врубает на скалах Кавказа Свой картуш и свои письмена. Царь царей, в бело-красной короне, В желтом платье, с крючком и бичом, Всех врагов в соколиной погоне Ты сразил серповидным мечом. Для тебя восседают во храме Боги-предки средь каменных стел, С зверообличными головами, С страшной мощью неистовых тел. И народ твой, на сфинкса похожий, Грозной тенью идет на нас, Словно бред, что видения множит Воспаленных бессонницей глаз.

Александрия

Здесь, под звук дикой лиры Скамандра, Из туманов морей и дождя, Шли в Египет полки Александра Богом сделать царя и вождя. «Тут, над морем, — гласит нам преданье, — Царь, пришедший из северных стран, Вдохновенный, в пылу созиданья, Намечая для города план, Сыпал известь; ее не хватило — План велел продолжать он мукой; Налетев, стая птиц легкокрылых Расклевала муку под рукой…» Так, от царственного мукомола К высшей доле для мира влеком, Город встал вдоль широкого мола Метить небо своим маяком. Грек, еврей и сириец из Гада, Скифы шли от бунтующих рек — И вошла «Александра Услада» В Александра блистательный век. Все к истокам великого крипта Вслед его путеводной звезде Приходили — пустыней Египта, Приплывали по сладкой воде. Здесь, верхом на усталой кобыле, Генерал санкюлотов, твой брат, Вел в удушливом облаке пыли К пирамидам бессмертных солдат. Так, порой, проникая в сосуды, Что гробница нам вновь отдала, Свежий мед — несказанное чудо — В них нетленным находит пчела.

1926

Пантикапея (Город Керчь)

Л. Л. Домгеру

Сияющая, мраморная, в воду Нисходит пристань кругом, как венец. Привязанные лодки на свободу, Качаясь, рвутся с бронзовых колец. Вверху амфитеатром синим горы Теснятся в небо, и Тезеев храм Готов принять процессии и хоры, Идущие к аттическим богам. Эллада в скалах Таврии нетленна, И корни лоз и рыба в глубине, Забывши обо всем, что современно, Классической покорствуют весне. Пантикапея древняя, тебе ли Я песнь размером варварским пою В стране, где грек, играя на свирели, Умел прославить родину свою.