Параллельно рельсам, метра за два от них, торцевая стена корпуса.

В ней тоже высокие окна, под'eленные железным переплётом на квадраты пыльного стекла, а над ними, под самым потолком, большие круглые часы, как на вокзалах.

Они электрические, спят-спят, а потом – цок! – и полметровая стрелка перескочила минуты на две, и снова спит до следующего «цока».

Третья стена с такими же высокими окнами. Справа под окнами сверлильный станок для общего пользования, затем громадный стол разметчика и в левом углу токарный станок со своим токарем.

Параллельно стене, но ближе к середине цеха, опять многометровый слесарный стол, вернее даже два, плотно поставленные лицом к лицу и разделённые сеткой.

Всё по технике безопасности: если молоток вылетит из рук, то сетка не позволит, чтоб он зашиб рабочего за столом напротив.

Пересекая цех, нужно смотреть в оба – на полу громоздятся гигантские червячные передачи, промасленные кожухи и уйма прочей всячины, которую привезли и свалили тут уже который месяц назад, но никак руки не доходят – всегда найдётся что-то более неотложно требующее срочного ремонта.

Но это не по моей части.

Наш – экспериментальный – участок это тот верстачный стол рядом с бытовкой.

Мы не ремонтируем, мы воплощаем в металле проекты наэкспериментированные в чертежах работников конструкторского бюро из заводоуправления.

Четырёхколёсный возок, например, или стенд трудовой славы перед главной проходной завода.

Или делаем всякие несущие конструкции из швеллеров – консоли, фермы крыш.

Но для такой продукции в цеху места мало, их мы собираем за воротами, на стеллажах под окнами конторы цеха и бытовки.

Кстати, детали городской телевышки тоже здесь готовили; и монтировала её тоже бригада нашего участка. Но это было до меня.

Меня прикрепили учеником к слесарю Петру Хоменко. На три месяца.

Он и рад, отчасти – за ученика наставнику полагается прибавка к зарплате – но и не знал что ему со мной делать, после того как дал запасной ключ от ящика под тисками, чтоб и я там складывал свой молоток, зубило и напильник, выданные мне под расписку в инструментальном цеху.

Ну, показал как делать из тонкой сталистой проволоки чертилку, а дальше?

В нашем ряду тисков редко когда увидишь работающего рабочего. Разве что в конце дня, когда клепает какую-нибудь «шабашку» для хозяйственных нужд себе домой.

Но все всегда при деле.

Двое-трое работают со сварщиком на стеллажах.

Кто-то ушёл на демонтаж рольганга в Литейном цеху.

Кого-то старший мастер увёл устанавливать анкерные болты под стационарный тельферный кран в Котельном.

Вобщем, работа кипит…

Где-то…

Начальство работает в кабинете над бытовкой.

Правда, начальник цеха Лебедев туда редко приходит, раза два за день. Где он работает покинув цех я не знаю.

Ему идёт чёрная форменная шинель железнодорожника. Хотя летом, конечно, пиджак, но всё равно с серебристыми пуговицами.

При ходьбе он настолько прямо держит спину, что нетрудно догадаться – человек идёт хорошо поддавши. Но, сколько бы ни принято на грудь, Лебедев ни капли не шатается.

Ни-ни.

Рабочие его уважают. Может потому, что он не засиживается в кабинете.

Дальше идут начальники участков.

Начальник ремонтного участка – Мозговой.

Его тонкий голосок как-то не вяжется с его плотной комплекцией, но его тоже уважают за безвредность.

Один раз в цеху восстанавливали вогнутость профиля какой-то крупной детали от непонятно чего. У кого не спросишь что оно за хрень – ответ один:

– А х….. его знает!

Причём звук «у» протяжно так выговаривают, почти с подвывом:

– …у-у-у-й его знает!

Вобщем, недели две эту вогнутость по очереди шабровали. Кому делать не … – то есть нечего – берут шабер в руки и шабруют.

Довели до зеркального блеска и уже другая хренотень – выпуклая такая – стала свободно входить и проворачиваться, туда-сюда…

Мозговой обрадовался – это ж на его участке трудовое достижение.

Ну, а тут Лёха из Подлипного, который недавно дембельнулся, в конце рабочего дня приставил к нашабренной поверхности зубило и говорит:

– Ну, что, Мозговой – долбануть?– и над зубилом молоток занёс.

А Мозговой в ответ усталым тонким голосом:

– Если ума нет, так – долбани.