На первом этаже, кроме входа в Гостиницу, есть ещё пара стеклянных витрин с входами в Междугороднюю Телефонную Связь и в Главпочтамт.

Ольга отвела меня к служебной двери с обратной стороны здания.

В длинном коридоре она прошла вперёд и махнула мне из дальнего конца.

Некоторые двери были открыты и там сидели женщины, спиной ко мне, перед своими окошечками в стеклянных стенках-перегородках.

Мы спустились в широкий зал с длинными окнами над головой и рядком душевых кабин вдоль стены.

Зайдя в одну из них, мы разделись и Ольга пустила горячую воду.

( … в каком-то из 90-х годов, в одном мафиозном боевике, сцена в душе между Сильвестре Сталлоне и Шэрон Стоун была признана самой горячей эротикой года.

Так они же её у нас сплагиатили!

С опозданием на двадцать лет.

А теперь мне твердят, будто в СССР не было секса.

Всё было!

Просто начиналось оно на другую букву …)

В конце нашей е… то есть… сцены, мелькнул ещё такой кадр, которого Голливуд не показал.

Это когда по упругим белым ляжкам Ольги, между крупных капель и дорожек бегущей душевой воды, поползли два-три белесо-мутноватых выбрызга…

Я где-то уже видел этот кадр, но не мог припомнить где…

Да, я начал предохраняться.

( … незавершённое книжное образование порой сбивает с толку.

У меня, например, сложилось такое мнение, что «онанизм» это когда исключительно руками – дрочить и кончить.

Но, оказывается, ещё в Ветхом Завете был мужик по имени Онан, который в конце полового акта своим семенем поливал земляной пол шатра.

Заключительный аккорд, так сказать.

Аккорд, конечно, полная л'aжа – совсем не в тональности, но зато предохраняет от нежелательных зачатий …)

Вобщем, во-вторых, меня напугала первая беременность Ольги – а вдруг она опять залетит, что тогда?

Я не хотел себя связывать и, чтобы развязаться, в один из вечеров на крыльце Светкиной хаты сказал ей, что нам пора расстаться.

Она заплакала.

Я закурил.

– Почему?

– Так надо. Я встретил другую.

– Кто? Имя!

– Ты всё равно не знаешь.

– Нет, скажи!

– Вобщем, одна Светка.

– Где живёт?

– Возле цыганского посёлка.

– Ты врёшь!

– Я не вру.

Я прикуриваю вторую сигарету от первой. Как в итальянских чёрно-белых фильмах.

Мне совсем не хочется курить. Сигарета горька и противна. Даже подташнивает.

Докурив до половины, я сдался.

Я сдался обеим – я не смог докурить сигарету, я не смог порвать с Ольгой.

На следующей неделе она мне объявила, что снова беременна и у неё уже нет тех таблеток.

Я позвал родителей в сарай, потому что нам надо поговорить.

Они зашли туда притихшие – такого ещё никогда не бывало.

Я сел на стул под окном в изголовьи кровати.

Мама осталась стоять, только опёрлась о кроватную спинку.

Отец тоже стоял положив руку на длинный ящик-верстак вдоль второй стены.

И я объявил, что женюсь на Ольге.

– Как женишься?– спросила мама.

– Как благородный человек, я должен жениться,– ответил я.

Родители переглянулись. Отец молча дёрнул головой. Мама так же молча повздыхала.

Они сели на кровать и стали обсуждать в деталях, как будет жениться благородный человек.

Когда мы с Ольгой подали заявление в ЗАГС, о том, что желаем вступить в брак, нам там выдали бумажку для покупки обручальных колец со скидкой, в салоне для новобрачных.

В Конотопе был такой салон, но в нём ничего не было кроме двух пыльных манекенов – жениха и невесты.

Пришлось ехать в Киев.

Лёха Кузько поехал с нами. Он уже прошёл через всё это, когда женился на Татьяне, и знал места.

Кольцо Ольги было пожелтее, а у меня пошире и гранённое, словно мелкая чешуйка.

Ещё купили мне туфли, а ей белое шёлковое мини-платье с пупырышками, и фату.

В августе мы расписались в Лунатике.

Зал торжеств там тоже на втором этаже, но в противоположном крыле от танцзала.

В ДК мы приехали на такси.

На входе в зал нас встретили электромузыкой ребята «халтурщики».

Гитарист с давним глубоким шрамом на щеке был мне знаком. Он сделал круглые глаза и пожал плечами.