Или те же ведьмы, которых пачками жгли на кострах освещая мрак средневековья. Мракобесы не понимали, что горят вовсе не те и совсем не в ту секунду.

И так всегда – на костре, на колу, на гильотине, на электрическом стуле, в петле, у стенки; да как угодно! – казнят всегда невинных.

Это – не те; те – не эти.

Но даже и те, в миг злодеяния, всего лишь исполняли приказ.

Чей? На кого пахал?

Да знай я ответ, разве б я тут жил?

Ясно одно – от исполнителя до дона мафии тянется цепочка из нескольких звеньев, отследить которую, практически, невозможно. Потому что, перефразируя излюбленное выражение моего дяди Вади, которое он вынес с уроков истории в средней школе, – «зомби моего зомби – не мой зомби».

Услышав твой душераздирающий крик из спальни, я поспешил туда и успел как раз вовремя. Ты надрывалась в коляске под распахнутой форточкой окна, а твоя бабушка склонялась над тобой и льстиво уговаривала:

– Ангелочек! Ангелочек!

И ты буквально разрывалась от крика.

– Гаина Михайловна! Это не ангелочек, а девочка!

В ответном взгляде тёщи мелькнул отблеск злобы пославшего её, но аргументировано опровергнуть моё утверждение она не могла и молча вышла.

Я точно знал, что уговаривать ребёнка с неокрепшей психикой, ещё плохо ориентирующегося в мире – неправильно. Да ещё при открытой форточке! Типа, лети туда, где хорошо, где порхают такие же ангелочки!

Я начал убеждать тебя, что ты девочка Лилечка, а никакой не ангелочек.

Ты всё ещё плакала, но уже не так истошно – душа не пыталась вырваться из тела…

Но что же не так?

Я переложил тебя на постель и раскрыл пелёнку. Ты плакала, выгибаясь младенческим тельцем.

Причина обнаружилась на подошвах крошечных ступней – их покрывал белесый паутинный налёт той же фактуры, как у пушинок метивших моё пальто.

Я снял его с обеих ножек.

Изумлённо распахнув свои синие глаза, ты умолкла.

Я снова запеленал тебя и отнёс в коляску. Ты уснула.

Твои пелёнки гладил я, чтоб всё держать под бдительным контролем.

И я же развешивал стирку на общих верёвках во дворе.

Они солнцеобразно расходились от центрального столба, как спицы от маточины в колесе.

Под ними я узнал, что в этом мире у меня есть союзники.

В одиночку вряд ли бы я решил проблему о том, как правильнее развешивать пелёнки – изнанкой или лицом на верёвку?

Одну я повесил так, вторую эдак. И тут с небес, на столб по центру, спустился белый голубь и протестующе взворковал…

Спасибо, друг! Буду знать!

С тех пор пелёнки я развешивал исключительно лицевой стороной к верёвке.

Жомнир вдруг утратил интерес к моим переводам Моэма; перестал жизнерадостно грозиться повезти их в Киев на «засватання», начал вяло пояснять, что нужно учитывать коньюктуру. На будущий год исполняется столетие со дня рождения другого английского писателя. Было бы легче. А Моэм, вообще-то, голубой…

Ну, допустим, переводя рассказ про самоубийцу пианиста я и сам слегка догадался о его голубизне. Однако, в какой сточной канаве был бы сейчас этот мир без голубого Чайковского?

Или Моэм, или ничего!

Александр Васильевич пожал плечами.

В гостиной на Красных партизан, я, в присутствии Гаины Михайловны, пожаловался Ире о двурушничестве Жомнира. Они обе знали о моих неясных намерениях стать литературным переводчиком.

Ира заохала, а тёща, без комментариев, вышла и вернулась с пудреницей.

Она открыла её, припудрила лицо перед зеркалом шкафа и так же молча унесла обратно.

Всё.

Вечером в дверь квартиры позвонил Жомнир и пригласил меня выйти во двор.

У дверей подъезда стоял его велосипед. Под тёмной листвой густых вишен, позади общих бельевых верёвок, уже собирались сумерки и ползли к развешанным стиркам.

От предыдущей пятиэтажки № 24 группа «Eagles» выдавала «Отель Калифорния»:

Warm smell of colitas rising up in the air…

Тогда я ещё не знал до чего трагически жуткий финал в этой песне, а просто балдел от гитарной партии…

Жомнир явно завидовал окружающей атмосфере, но перешёл к делу – мои переводы уже не черновик, но всё ещё «серовик». Он не настаивает на смене автора, но пусть это станет беловиком.

Он уехал, а я уважительно восхитился мастерству старой школы.

Пускай они понятия не имеют о программировании через текст и наивно верят в чары варёной колбасы, но всего одним припудриванием взять Жомнира за жабры!..