Вот что значит Вицман!..)

Я изложил ему суть дела, он сразу понял и достал толстую книгу в мягкой серой обложке «Единые нормы и расценки»; нашёл где там про погрузку-выгрузку сыпучего угля сказано и дал мне почитать.

Там чёрным по белому стоит, что даже если бы тот уголь я разгружал за Полярным кругом, по самым высоким северным коэффициентам, и каждую лопату угля, прежде чем заброшу в кочегарку, три раза обносил бы вокруг общежития, то по расценкам тем мне полагается 1 руб. 20 коп.

( … и открылось мне, не ведавшему истины доселе, что в ножки поклониться надлежит мастерам, прорабам, инженерам и прочему т. д., за их приписки и туфту в нарядах на выполнение работ.

Без них рабочий класс давно бы вымер вместе с семьями.

Кормильцы они и благодетели.

Вот только какая падла те расценки составляла? Я б с ним по-братски лопатой поделился …)

А в другой раз выплату аванса задержали и я к главному инженеру на дом пошёл, в Одессу.

По случаю субботы отгул не понадобился.

Он возле Горбатого моста окопался в собственном доме с женой и сыном пятиклассником.

Угостил меня томатным соком домашнего приготовления.

Ага…

Всё, как положено – красная, густая, солоноватая жидкость.

А куда денешься? Маргарита тоже пила.

Зато чёрный чай я до сих пор по его рецепту завариваю, как он объяснял.

В тот вечер он ещё воспоминанием поделился про трудовую деятельность в Заполярье, где он после работы клал пару кирпичей на электроплитку и сверху жену свою усаживал для приведения в рабочее состояние на ночь.

Один раз нечистые путч затеяли, хотели поменять расклад устройства мира.

Накануне инженер Пугачов приехал и в общежитии одну из запертых дверей открыл, под видом раздачи продовольственных продуктов до зарплаты.

Я по коридору проходил, Славик Аксянов мне кричит:

– Иди и ты получай!

В комнате человек пять махновцев и на столе ящик с пачками «Примы». Пугачов им по 5-10 пачек раздаёт.

Продукты, да? Боеприпасами снабжает!

– Спасибо, но я «Беломор» курю.

На выходе я ещё услышал, как Славик Аксянов чертяк подбадривает:

– Ничего! Молодость всё спишет!

На следующий день в Одессе не работал ни один светофор. Весь день творился полный бедлам. Троллейбусы прыгали как угорелые.

Стрельбы, конечно, не было; ведь путч шёл на ином уровне, но, по моим оценкам, провалился, потому что я успел купить «Атлас мира» в мягкой нежно-зелёной обложке.

В Одессе той поры самым устойчивым и общеупотребительным выражением одобрения было «то, шо любишь!».

– Как вам Сонечкин жених?

– То, шо любишь!

А вместо «нет» говорили «хуй маме!», но поскольку вокруг была Одесса-мама это звучало даже патриотично.

– Так «Черноморец» выиграл, или что?

– Хуй маме!

В сквере на Дерибасовской деревья непонятные, как будто сами с себя кору сбросили, а вечером на танцплощадке там духовой оркестр играл, почти как при Иоганне Штраусе, но редко.

А в каком-то парке, но уже днём, я прыгнул в бассейн с пятиметровой вышки. При полёте аж в ушах свистело.

Чуть погодя два парня прыгнули, держась за руки, но они ногами вниз летели; один в чёрных носках.

Так они мой след заметали.

В переговорном на Пушкинской меня не слабо подкололи.

Я заказ сделал, подождал, потом на тротуар вышел и стою возле открытой двери. Только я закурил, в динамик кричат:

– Нежин! Кто-нибудь ожидает Нежин?!

Я папиросу в урну, вбегаю обратно:

– Я! Я ожидаю!

А телефонистка в микрофон:

– Ну, вот и ждите!

Весь зал так и грохнул.

Это тоже меня от чего-то уберегали.

Мужик там один стоял. Его номер соединили:

– Челябинск на линии! Зайдите в пятую кабину!

А мужик так разочарованно:

– Э-э!..

И пошёл куда сказано.

Вот это – просвещённый! По одному лишь номеру кабины знает наперёд чем разговор закончится.

С Одессой я тогда хорошо познакомился. В основном пешком.

Нашёл публичную библиотеку № 2.