– Вы представляете? Теперь дверь придётся мыть.

Мне в тот момент показалось, что я понимаю голого качка – прижаться истёрзанным зноем телом к такой чистой, источающей прохладу двери; пусть хоть и заперта…

У Герберта Уэльса есть роман – «Когда спящий проснётся».

Спящий бритоголовый Саша проснулся на койке под навесом и, не открывая глаз, сказал:

– До чего смешная фамилия – Таратун.

Секунду спустя на Площадке раздались крики медбрата.

Я повернул голову: звякнув сеткой, Таратун преодолел её двухметровую высоту и – был таков.

Медбрат, припадая на правую ногу подбежал следом, но – куда ему! Даже и пытаться не стал.

Он отдал свой халат другому медбрату и ушёл. Вскоре появился медбрат ему на подмену.

Площадка пребывала в возбуждении до самого вечера, даже дрочить перестали.

Перед помывкой ног явился колченогий рыжий – довольный, как слон; он поймал этого падлу!

Мы поднялись в отделение и заглянули в шестую палату, где Таратун уже лежал на койке прификсированный и умиротворённый полученным уколом серы.

Он затягивался сигаретным дымом из бычка, который кто-то из полудурков держал перед его губами и негромко повествовал.

Он убежал на окраину города и затаился в кустах глубокого оврага; его никто не видел, там вообще и хат нет. Как этот рыжий падла его нашёл?

( … а меня снед'aла грусть-тоска.

То есть, они там зациклились на своей шизофрении с монографиями, а тут открываются неоглядные горизонты непостижимых человеческих возможностей.

Как спящий Саша узнал о предстоящем побеге Таратуна за несколько секунд до его совершения?

Что привело рыжего в нужный овраг и именно к тому кусту, за которым скрывался беглец?

На некоторые вопросы я так и не смогу узнать ответа.

Никогда…

А остальным до них и дела нет …)

Среди представителей новой волны, этот озабоченно исхудалый высокий черноволосый молодой человек выделялся нормальным выражением лица, но он легко возбуждался от слов.

Один раз начал мне говорить о каких-то фашистах готовых идти по трупам для достижения того, чего хотят. Я пожал плечами и сказал:

– Цель оправдывает средства.

А он решил, что это я оправдываю тех самых фашистов и очень вспылил, но меня не ударил.

Он, кстати, тоже из строителей и его забрали прямо со стройки, в восемь часов вечера.

– У вас две смены?

– Нет, мы до пяти, просто зашёл посмотреть, спланировать свою работу на завтра.

Ну, дорогой! Ты после пяти пришёл на рабочее место?

Они правы – твоё место здесь.

Ах, да! На Площадке была ещё музыка!

Её делал больной баянист своим репертуаром из двух-трёх песен: «По Дону гуляет», «Ты – лягавый, я – блатной» и… кажется всё.

Их исполнение он начинал утром, с интервалом в час, но тот всё укорачивался и к вечеру они уже шли подряд. Тем самым, он достиг совершенной виртуозности исполнения, к которому вечером добавлялось и пение, тоже без ошибок.

Этой парой песен баянист доводил Площадку до экстатично оргиастичного состояния, превращая нас к вечеру в единый организм, где каждый орган делает что ему положено.

Кто хором подпевал, кто пускался в пляс; даже абсолютно свободные в их керамическом потресканом загаре начинали визжать как-то в такт.

Я видел пожилую медсестру, поддавшись порыву общего восторга, она тоже плясала и эйкала в кругу полудурков под жёлтой лампочкой в летних сумерках.

Такая эйфория накатывала не ежедневно, но накатывала.

Потом баяниста выписали – его сорокопятидневка истекла.

Два дня нам чего-то не хватало. Но вдруг после обеда, смущённо улыбаясь он вновь появился в калитке, потому что утром одел галстук и пошёл в горисполком указывать им на их ошибки в руководстве городом Ромны.

Ваня Король был бы вполне нормальным, но фамилия довела его до мании величия и вот он среди нас, один из нас, но с монаршими замашками.

Мало ему четвёртого отделения за щелями в заборе, он – гурман. Людовик-Солнце.

Дождался, когда из строящейся одноэтажки за сеткой покажутся штукатурши в спецовках заляпанных раствором, зашёл в сортир меж трёх жестяных стенок и, поглядывая сквозь щели в жести на баб в рабочем, размашисто гоняет ладонью по члену – туда-сюда – стоя в профиль к остальной Площадке.