На Зеленчаке водитель автокрана из нашего СМП, Владимир Гавкалов, который лицом схож с Игорем, братом Иры, рысцой пересёк мне дорогу.

– Серёга!– крикнул он на бегу.– Ты перепутал – баня в другой стороне.

Букет мне и самому не слишком нравился, но я продолжил нести его.

До Семи Ветров я всё равно дошёл на полчаса раньше срока и решил исполнить давно данное себе обещание – что когда-нибудь посещу ту семейку берёз посреди строительных угодий.

По тропке среди жёстких трав я подошёл к их белоствольной группке.

Вот же суки!

Жильцы с ближайшей улицы устроили под деревьями свалку бытового мусора.

Солнце стиснутое облаками зашло без заката. В расстроенных чувствах я понёс свой дурацкий букет по адресу.

– О!– сказала она.– С цветами!

Зря, что не с водкой, сразу подумалось мне.

Мы о чём-то говорили на кухне однокомнатной квартиры на первом этаже.

За чаепитием случилось происшествие – банка с клубничным вареньем выскользнула у неё из рук и хлопнулась на пол.

Пришлось долго собирать широкую липкую лужу и замывать пол.

Часов в одиннадцать она начала отправлять меня восвояси. Мне пришлось гнать дуру, что там уже всё заперто и бегают цепные псы соседки.

Она, типа, сжалилась и уступила мне половину широкой кровати, но только, чтоб не лез.

Когда она потушила свет и тоже легла, я попытался продолжить отношения самым естественным образом, но встретил упорное сопротивление.

Вот те на! Приглашала показать свою девочк'oвость?

Я прекратил попытки и мне стало всё равно, как с бандеролью на полках этажерки.

А может она потрясена утратой варенья. Всё-таки трёхлитровая банка.

Наверное, недобрый знак для суеверных.

И наплевать, что они там устроили свалку. Когда я с разных объектов смотрел как они мне машут, то становилось как-то хорошо. Словно обещание чего-то прекрасного.

Даже когда на их месте поставят очередную пятиэтажку, они всё так же будут махать мне упругими верхушками сквозь марево зноя.

Это останется со мной, а куча останется жильцам.

Среди ночи я проснулся от осторожного ощупывания моего члена через трусы.

Не дождавшаяся изнасилования медсестра проверяла на месте ли. Спросила б лучше у пляжного песка на Сейму.

Но эти чужие пальцы обшаривающие мою плоть… Это уже где-то было…

Только я не мог вспомнить где и когда и снова уснул.

Утром я ушёл отказавшись от чая с сахаром.

Как её звали?

Ну, наверное, как-то, примерно, может быть… м-да…

Всё, что мне осталось, так это танцплощадка в Центральном парке на Миру.

Правда, туда я ходил не как запоздалый стрелок в поисках дичи, а просто потосковать.

Сеанс ностальгии ценой в 50 коп.

Одним из первых я заходил в огороженный круг танцплощадки и усаживался на брусья круговой скамьи в давно облезлой краске.

Большие чёрные ящики колонок в оркестровой раковине бушевали неплохими записями.

«Живая» музыка канула в прошлое.

Между номерами один, так сказать, диск-жокей включал микрофон и объявлял что прозвучало только что и что будет дальше.

Иногда он пытался нелепо шутить. Хорошо, что редко.

Я смирно сидел, упёршись затылком в трубу ограждения. Вокруг сгущался вечер, но высоко в небе, под ещё не угасшими облаками метались стаи ласточек.

Точь-в-точь как в день, когда тебе исполнился один месяц и мы привезли тебя на осмотр в детскую поликлинику в коляске с тюлем от сглаза.

Только те ласточки ещё и пронзительно пищали, кружа над крышей универмага, а этих не слыхать – слишком высоко.

Потом и небо гасло, наступала ночь, а я всё так же сидел и не танцевал, потому что знал своё место.

Оно, как и у прочих тридцатилетних, снаружи; под фонарём на парковой аллее. Можешь остановиться на несколько минут, поглазеть как скачет следующее поколение и – топай в свой быт с диваном напротив телевизора.

Я сидел тихо, как инородная частица, слушал музыку и наблюдал сблизи всё уплотняющуюся массу молодняка вокруг себя.

Вон у той девушки шея длиннее, чем у Нефертити. Красиво. Словно стебель одуванчика.

И я любовался без всякого возбуждения.

Когда она пришла с виновато поникшей и словно бы укоротившейся шеей, я знал – срезалась на экзаменах в институт.