За мирными соревнованиями — ожидание войны. За альпинизмом — бой в горах. За спортивным ориентированием — марш-бросок по лесам.

Человек обречен ждать новой войны, даже если рядовым единицам людским милее спорт, а не убиение себе подобных на алтаре чьего-то неизбежного обогащения.

Она никогда раньше об этом не задумывалась. Никогда не думала, что и сейчас ей предстоит не просто стрелять. Ей предстоит убивать. Завтра она пойдет убивать…

====== 22. Испытать на прочность ======

Видно, небо решило испытать нас на прочность

Чередой нескончаемых бедствий.

Ночью ей приснилась смерть, нет, не старуха с косой. Ее смерть, процесс умирания. Ее кто-то душил, набрасывал на шею тонкую жесткую нить и стягивал до крайности, а она не сопротивлялась, она ждала мига смерти. И только просила себя вытерпеть это, а нить все глубже врезалась в шею. Все глубже и глубже. И вот предстал темный коридор. Темный. А потом Джейс как будто проснулась. Но только на миг. Снова погрузилась в череду беспокойных видений.

И кто-то в ее сне спрашивал:

— А умирать больно?

И другой ему отвечал:

— Больно. Но ведь только один раз.

Может, кто-то разговаривал об этом за стеной хибарки. Только нависала над головой девушки соломенная кукла в алой китайской носатой маске.

И снова ей виделось, что она умирает. И во сне она отчетливо поняла: «Вот так умрешь, а потом проснешься. Только в другом уже мире. Наверное, так оно и бывает. Да чего бояться ее. Это как сон, во сне-то не думаешь, что тебя нет для этой реальности». Но являлось ли то мыслями, или только игрой образов… Девушка снова дрожала во сне, хватала ртом воздух, душный, пронизанный жужжанием мух.

Ее разбудил бодрый серьезный голос, вроде бы оптимистичный, но за всем этим оптимизмом скрывалось только нежелание сдаваться перед лицом превосходящей силы:

— Просыпайся, Джейсон! Пришло время показать, какой ты воин. У нас каждый человек на счету. Для начала пойдем, поешь что-нибудь, а потом поедешь с нами.

Джейс протерла слипшиеся глаза, по вискам стекали ручейки пота, но это уже ничего не значило по сравнению с тем, на кого она была похожа. Хотя, может, это вовсе не пот был, а слезы. Неужели она позволила себе заплакать во сне? Провела возле век, оказалось, точно в глаза какого-то песка насыпано, точнее соли. Но вроде бы не плакала. Только потом взгляд непроизвольно упал на левую ее руку. На запястье красовалась синевато-черная нить из неразборчивых затейливых татуировок, точно часть какого-то рисунка, пока только часть. Джейс помотала головой, потерла запястье, но следы никуда не делись.

— Что Вы сделали с моей рукой? — спросила девушка, вставая, вопросительно поглядев на довольно ухмыльнувшегося Дени, выражение лица которого говорило о том, что он совершил нечто важное, нанеся эти рисунки на кожу чужака.

— Татау! — смачно выговаривая это слово, отозвался мужчина, объясняя. — Без него ты не можешь сражаться! Их носят все мужчины племени, которые вступили в противостояние с пиратами.

«Кажется, я нарушила их традицию, если только мужчины, — ощутила укол стыда Джейс. — Надеюсь, в этом татау не было какого-нибудь наркотика».

Такие опасения посещали ее, потому что она не понимала, насколько крепко надо было спать, чтобы не заметить, как кто-то (не иначе с помощью примитивных средств) вживляет под кожу краску. Но вроде бы ничто на это не указывало. А, между тем, ей почти не давали времени собраться с мыслями, привести себя в порядок, все торопились, в деревне нарастало оживление, несвойственное для столь раннего часа.

«Я бы хотела просто жить, не считая потери, быть человеком простым», — думала девушка, когда словно по ветру выплыла из странного душного дома под рассветные корчи зари, что взбиралась над лесом устало.

К ночи тучи обещали прийти, может быть, принести новый всплеск океана небес, где дождем опрокинутый лес прорывался в сознании гула, гром и молния пальмы все гнула. А пока только дымка вдали, только легкий намек, словно вестники дальней земли, той, куда не доплыть в оправдании себя не сгубить. Малодушие сознанья — не жить. Краткий миг расставанья — убить. Вот и все, что осталось. Словно выплыла малость, но однако же шла по земле. Камни чахлые, тая в золе, сохраняли тепло все огня, где добыча — мертва и жива — превращалась в еду. Там, когда все великая милость — еда и вода. Вот и все. Настоящее сбылось. Только курицы возле забора жалобно шуршали, совещаясь, кто следующей жертвой станет, только мартышки привольно таскали фрукты, привезенные местным лавочником.

— Оружия у нас лишнего нет, магазин тут открыла одна, даром не дает! Ты тоже пойди купи, вот деньги, отдашь, когда возьмем аванпост. А мы его возьмем! Сейчас или никогда! Веришь мне, Джейсон? — торопливо говорил что-то Дени.

— Я всем верю… — отвечала в полшаге от бреда девушка. — Это жизнь. Выбор…

Но деньги взяла и зашла в низкую зеленую дверь с двумя створками, возле которой маячила вывеска с парой скрещенных автоматов. В магазине оказалось немало оружия, но оно не принадлежало деревне. Ничто не давалось бесплатно. За прилавком стояла задумчивая суровая старуха с черными глазами и тугим пучком седеющих волос на голове, торговец смертоносным товаром.