Джанне все ещё не наласкалась, не напилась вдоволь – ей хочется ещё этого горького, тёмного шоколада, этих губ, на которых засыхает сейчас кровь, этой свободы, что дарят тьма и хаос. Но Ртутная Дева не торопится вновь нырнуть в шёпот и шорохи, в водовороты и омуты ночи – да, мёд пьют по капле, а не полными пиалами,… как и яд, впрочем.

– Смотри, – Джанне подняла руки, сплетя пальцы, так, чтобы позади оказалась горящая лампа, и на шторе появился силуэт паучка-косиножки. Пугливо и нервно перебирая тонкими лапками, он пробежал вверх по гардине и превратился в вокзальную ворону. Взмахнув крыльями, ворона что-то беззвучно каркнула и стала нефтяной коровой. Марджере, поддавшись очарованию этой детской забавы, тоже поднял руки и с третьей попытки изобразил тень девочки-доярки. Правда, почему-то трёхногой, да к тому же и хроменькой, но это уже мелочи. Спотыкаясь, доярка боком подобралась к корове и ухватила её за хвост, разжившись при этом ещё одной ногой.

– Это уже две коровы, – откомментировала леди Джанне странные метаморфозы доярки.

Марджере опустил руки:

– Нет, это были корова и бык,… и они ушли… пастись. На сеновал. Да. На сеновал. Там ведь сено, они его едят. Насколько я вообще разбираюсь в коровах…

Джанне тихонечко хихикнула, тоже опустив руки. Потом её ладонь властно, и с тем безгранично нежно легла на скулу Марджере, заставляя его чуть повернуть голову и снизу вверх заглянуть в серебристые глаза. Долгий миг оба молчали, пронзённые этой невыносимой откровенностью – а когда леди Джанне опустила ресницы, по её щеке скатилась блеснувшая серебром капля ртути.

– Мардже, – прошептала она, – лунный цветок… скажи мне: отчего ты стыдливо прячешь себя за человеческим лицом, за бесстрастной маской, в ракушке изо льда и стали? Отчего запер самого себя в клетке и подрезал крылья?.. Я давным-давно слышала о тебе от своей сестры – луноликой Теа Стеллы, что учила когда-то тебя магии и синергетике и стала твоей первой женщиной… и с тех пор мечтала повстречать тебя. Ты достоин большего, чем то, что у тебя есть сейчас, Мардже! Я.., ты знаешь, я ведь понимаю твою привязанность к этому светлому, ромашковому Камилло. Он обладает самым честным и добрым сердцем из всех людей, кого я встречала. Но я не понимаю, что мешает тебе быть самим собой, лордом Мардже, рядом с ним – так, как ты есть рядом со мной. Ведь Диксон принимает тебя, кем бы ты ни был – Нордом, или Рыжиком, или Марджере.

– Ты не знаешь разве, Джанне? – в чёрных глазах была печаль, давняя и беспросветная печаль, и серебристое сердце Ртутной Девы вновь дрогнуло от этого взгляда, все ещё раненное, всё ещё отчаянно любящее. Леди Джанне отрицательно чуть качнула головой, прося объяснить.

– Горькая истина в том, что сейчас я – всего лишь фарфоровая кукла, украшение для буфета, – Марджере отвёл глаза, опустив голову, но спрятать звучавшую в голосе боль он не мог. – Во мне не осталось ни капли магии. Уже много лет мёртв тот, кого звали милордом Марджере, и кто погиб от руки Отца Света. Даже любая из принципалок Элен сейчас сильнее меня, Джанне. Этой ночью ты подарила мне самое драгоценное, что только могла – свободу. Но воскресить меня настоящего, милорда Хаоса и огненного мага, к жизни дольше, чем на пару часов, никому не под силу. Прости…

– Это ты прости. Я не должна была спрашивать, – тёплая, словно парное молоко с мёдом, леди Джанне соскользнула с расшитых подушек. Положила голову Марджере на колени, прося у него прощения, пытаясь загладить вину и безмолвно утешая.

– Джанне, – как тогда, за минуту до полуночи, позвал он искусанными, солёными губами. В его хрипловатом меццо-сопрано проскользнула неумелая, непривычная для этого голоса нежность.

– Выкинь из головы все эти слова… здесь и без них достаточно серебра, – он провёл ладонью по длинным вьющимся волосам Ртутной Девы, и она чуть приподняла голову. Согласно кивнула:

– До рассвета осталось всего несколько часов, Марджере... нож гильотины уже начал своё неумолимое падение. Но, пока лезвие горизонта не окрасилось нашей кровью, мы будем любимы. Марджере, мой лунный цветок…

Смерть света и рождение нежности: в три касания, пианиссимо, стряхивается ткань, выпуская из своего бутона двух крылатых эльфов. И снова, и снова набирает безудержную силу вальс на лезвии ножа гильотины, летящего вниз…

Они любят друг друга жадно, взахлёб, до полного и окончательного умопомрачения – ведь это их единственная ночь, когда можно всё и немного больше…

Когда светает, темнота выцветает, открывая, словно откатившийся прибой, два безвольных тела на кромке рассвета – жертвы кораблекрушения, они неподвижно лежат в обломках ночи, глядя в потолок. Потом одна из них, безымянная, молча исчезает прочь, чтобы окунуться в утро, испить рассвета и стать Рыжиком. А вторая всё так же продолжает лежать на полу, слизывая со щёк серебристые слёзы и ожидая, когда же заживёт её одинокое сердце…

Немного о местной специфике

…Ленточка, как и другие девушки-трамвайщицы с маршрута номер 67д, обитала в длинном одноэтажном доме, тоже неуловимо напоминающем трамвайный вагон. А ещё дом смахивал на старинную ладью из-за растянутых над плоской крышей многочисленных верёвок на столбиках. Там полоскались на ветру алые, белые, жемчужно-серые и розовые марлевые наряды барышень, сохнущие после стирки. На высоком крылечке с красно-зелёными витражными стёклышками сидели Ленточкины товарки. Кто курил длинную трубку на манер учёных мужей из Гильдии, кто лущил стручки фасоли, кто расчёсывал длинные волосы, а одна девушка, похожая на подсолнух из-за круглого личика и светлых волос, играла на губной гармошке какую-то грустную песенку.

– Добро пожаловать, – чуть улыбнувшись, Ленточка поднялась на крылечко, поманив за собой и затушевавшегося Диксона. Ему было неуютно, даже страшновато идти к дверям мимо этих тонких, зефирно-кружевных существ со щеками, исполосованными шрамами, и с бинтами на глазах. Тем более что на скрип ступенек под его башмаками все девушки, как по команде, повернули незрячие лица в сторону Камилло. Только та, что походила на подсолнух, продолжала выводить на губной гармошке задумчивую мелодию.

– Девчонки, это Камилло Диксон. Тот, который милый и мухнявый, и подарил мне свитер с оленьчиками, – лучась радостью, горделиво прозвякала Ленточка. – Он хочет завтра на Открытие Вод посмотреть, я его позвала переночевать у себя в комнате. Вы не против?