– Я в этом не сомневаюсь, но сейчас сядь обратно, чтобы мне было спокойней, - он толкает кресло, но я торможу, взявшись за колеса, и разворачиваюсь:

– Ты ме-ня недо-оценива… - кашляю, хрипя. Парень опускается на одно колено напротив, заглядывая мне в лицо:

– Не торопись, когда говоришь, - его голос грубый от напряжения. Аманда сказала, что я могу задохнуться, вот Дилан и нервничает лишний раз. Подношу дрожащую руку к губам, прикрывая рот. Дилан улыбается, когда вдыхаю полной грудью, выпрямившись. Парень поправляет плед на моих ногах, приподнимается, наклоняясь к моему лицу, и я буквально разваливаюсь на кусочки, когда он целует меня в щеку, выпрямляясь. Дилан начал целовать меня так совсем недавно. Он обходит инвалидную коляску, взяв её за ручки, и катит дальше по дорожке.

Мы почти не разговариваем. Кажется, Дилан не задает мне много вопросов, чтобы я не утруждала себя говорить, ибо это дается с трудом. Я удивлена, что он по-прежнему продолжает приходить ко мне. Не знаю, почему. Я просто сомневалась в том, что…

Черт, да, я сомневалась в нем, но сейчас…

Сейчас мне стыдно. Стыдно за себя, за свою болезнь, за мою судьбу, за то, что он стал частью всего этого. Мне, действительно, стыдно, но даже слово “прости” выговорить тяжело.

Дилан говорит за нас обоих. Честно. Он никогда не был так болтлив, как сейчас. Пускай большинство из того, что он рассказывает, связано с тем, как сильно его раздражают все вокруг. Главное, что он делится этим со мной. Бывает, Дилан смешит меня. Точнее, он делает это постоянно, но сам при этом не смеется, словно он и не хотел шутить. Сохраняет звание “холодного парня”, что ж, не теряет хватку.

Но в последнее время, улыбаться становится тяжелее. И не потому, что мускулы лица практически неподвижны, а потому, что я чувствую. Чувствую, что все идет по наклонной.

Я не ощущаю себя. Мое тело стало грузом, от которого поскорее хочется избавиться. Тяжесть. Я - тяжесть. И не только для себя самой.

Я тяжесть для матери, для Зои.

Для Дилана.

Если в один день он уйдет, то я пойму.

Любой бы ушел.

Меня расстраивает то, что наши встречи ограничены во времени. Мы возвращаемся в мою комнату ближе к шести. Аманда глаз не сводит с Дилана, ведь знает, что мы брат и сестра. Она часто разговаривала со мной по поводу того, что парень странным образом опекает меня. Я молчу. Мне нечего ей ответить.

Она хорошая женщина, но я не собираюсь ни перед кем оправдываться.

Аманда покидает комнату, когда Дилан помогает мне сесть на кровать.

– Кажется, я ей не нравлюсь, - он расстегивает мою кофту, щуря глаза.
– Ты видела, как она смотрит? Сначала я думал, что она просто хочет меня, но теперь мне страшно. Она явно исследует меня взглядом.

Я улыбаюсь, качая головой:

– О-на прос-то не по-нимает, по-чему т-ы ходишь сюд-а ча-ще ма-мы.

Дилан снимает с меня кофту, ворча:

– И лучше ей не разбираться в этом, а то меня посадят за растление малолетних.

Хочу толкнуть его в плечо, но хихикаю:

– М-не сем-надцать. Я у-ж-е взрос-ла-я.

– Взрослая, да, - Дилан усмехается, снимая с меня майку. Я не могу встряхнуть волосами, поэтому парень улыбается, запустив пальцы в мои светлые волосы, растрепав их. Локоны спали мне на лицо. Я надула щеки, недовольно благодарю его:

– С-спаси-бо.

Дилан берет меня за шею, осторожно придерживая, пока оставляет поцелуй на губах, которыми мне трудно шевелить, чтобы поцеловать его в ответ. Я даже не нахожу в себе сил, чтобы коснуться его руки, груди, щеки. Он отрывается от моих губ, когда мычу. В глазах сразу видна тревога:

– В чем дело? Тяжело дышать?
– нервно облизывает губы. Я качаю головой, приподнимая трясущуюся руку:

– Х-хочу те-бя пот-рогать.

Дилан пускает смешок, но короткий, ибо его лицо сразу же принимает серьезное выражение. Он берет мою ладонь, и я на мгновение кану, ведь его руки такие горячие. Совсем не как у меня. Подносит к своему лицу. Его дыхание касается кончиков пальцев, заставляя меня улыбнуться. Указательным пальцем провожу по его нижней губе, смущенно моргая, ведь парень наблюдает за мной.

Дилан смотрит на меня так же. Его взгляд не изменился.

– Чарли, - хрипит, заставляя поднять на него глаза. Откашливается, прочищая горло:

– Мне сказали, что ты почти не ешь.

Моя рука дрогнула. Опустила её, моргая. Я боялась этого разговора, ибо не знаю, как ответить. Дилан хмурится:

– Ты должна есть, если хочешь поправиться, - смотрит мне в глаза, настойчиво твердя. Я отвожу глаза, опускаю их виновато. Дилан наклоняет голову, желая заглянуть мне в лицо:

– Чарли, - облизывает губу.
– Ты понимаешь, что тебе нужно кушать, питаться, ты…

– Я н-е хоч-у, - шепчу. Парень крепко сжимает мои запястья, принося боль. Он часто моргает, а голос его дрогнул:

– Ты. Должна. Есть, - жестко произносит каждое слово.
– Ясно?

Молчу.

– Ты поняла меня?

Отворачиваюсь. Дилан берет меня за подбородок, поворачивая к себе лицом:

– Чарли?

Шепчу:

– Я-я не могу ку-шать. Ме-ня р-вет от люб-бой е-ды.

– Ты говорила об этом Аманде?
– его ровный голос бьет по ушным перепонкам.

Судорожно киваю. Дилан тяжко выдыхает, потирая участок кожи на подбородке, который сжимал: