– Ах, да, – Ада спешно взяла накидку. – Такая жара, все выскакивает из головы, – видя, что Маша все еще в ступоре, она тихо пояснила: – Последними словами умирающего Ильи Федоровича была просьба не лишать нашу девочку праздника и ни на что не глядя обязательно свозить ее в Париж, – она прижала платок к сухим глазам. – Я просто вынуждена подчиниться последней воле покойного.

Маша недоверчиво опустила глаза, вспомнив слова Серова: «Мгновенная смерть… Даже слова вымолвить не успел». Генеральша сочла инцидент исчерпанным и отправилась на поиски воды. Видя замешательство Маши, разъяснить ситуацию взялся подоспевший Серов:

– Извините, не успел вас предупредить. На поминках мадам решила прокатиться в Париж. Ни стыда, ни совести! – посетовал он и повысил голос: – Ребята, стройся!

Вернулась Ада и расположилась рядом с Машей:

– Возьмите надо мной шефство: я плохо себя чувствую.

– Простите, я несу ответственность за полтора десятка детей и не имею права забывать о них в незнакомой стране. А с вами взрослая дочь.

– Стоило так высоко взлетать, чтобы так низко упасть?!

– Что вы имеете в виду? – не поняла Маша.

– Свою горькую долю. Нынче я никому не нужна!

В Париже вдова быстро забыла про свою печаль и с головой окунулась в бездну туристических развлечений. У Эйфелевой башни Митрофанова бесцеремонно протянула Маше дорогущий фотоаппарат и капризно потребовала: «Меня для разнообразия снимите сидя». Она отошла на расстояние, вальяжно раскинулась на траве и подозвала дочь. Девочка стыдливо набросила на голову матери траурную шаль и только потом покорно села рядом. Генеральша картинно запрокинула голову, как бы встряхивая волосы, и «ненароком» сбросила траурную накидку. Узкая юбка скользнула вверх, обнажив угловатые колени. Машу затрясло от возмущения, но она не стала обострять ситуацию.

В Лувре Ада насмешливо комментировала скульптуры античных великанов, а в музее современного искусства с откровенным интересом рассматривала обнаженную натуру на старинных полотнах. Она не поленилась разыскать Машу и, подведя ее к огромной картине, радостно сообщила: «Эта Венера будто списана с моей старшей дочери».

Днем позже, уже в Диснейленде, от скорби дамы не осталось и следа. Обнаружив ее отсутствие, Серов в испуге оглянулся:

– А где Ада Сергеевна с дочерью? Может, ей плохо?

– Ей очень хорошо, – указала на карусель семилетняя Галочка. – Вон они с Дашей катаются на «бешеном паровозике».

В этот момент из-под водной глади озера на вершину островной горы лихо выскочил озорной состав. Среди детей возвышалась фигура веселой вдовы. Вцепившись в поручень сидения, она заливисто хохотала. На выходе из аттракциона туристку разыскал колоритный фотограф. Ткнув пальцем в экран монитора, на котором красовалось перекошенное лицо Ады, он предложил распечатать фото. Митрофанова улыбнулась и махнула рукой: «А что? И возьму! Все ж память о Париже!» Маша и Петр недоуменно переглянулись. Мужчина побежал в будку и вскоре вернулся с портретом. Генеральша протянула фото дочери: «Смотри, как смешно». Девочка обиженно отвернулась, а мать, поймав на себе изумленные взгляды земляков, придала выражению лица приличествую ситуации строгость и смиренно убрала фото в сумочку.

В магазинах путешественницу было не вытащить из примерочных кабин. Скупая модную одежду без устали и счета, она в отличие от всех остальных не экономила каждый франк.

По возвращении из Франции Митрофанова недолго носила траур. Ее энергия была всецело направлена на увековечение памяти мужа. Добившись переименования в его честь улицы, она изводила художников бесконечными правками эскизов памятных табличек. И лишь утвердив достойный, по ее мнению, проект, наконец, успокоилась и занялась дочерью. А гарнизон еще долго обсуждал сам факт ее поездки в Париж.

В первых рядах хулителей лидировала вездесущая Бедоносова. Прогуливаясь по центральной площади, она считала своим долгом принародно обсудить вызывающее поведение низвергнутой соперницы.

– Какая наглость, – клокотала от возмущения она. – Добилась захоронения мужа на мемориале, чтобы город за могилой ухаживал. На всем экономит! Разве это по-христиански: улететь в Париж на девятый день после похорон мужа? Хотя бы приличия ради отказалась от поездки!

– Анна Алексеевна, кому под силу отказаться от халявы? Страшное искушение! – иронично шепнула ее спутница. – Только говорите, пожалуйста, тише: кругом люди.

– Они не слепые и не глухие! И не позволят Аде плевать на приличия! Знаете, как Москва возмущена ее парижским демаршем?!

– Боевой рупор в ударе, – усмехнулся кто-то из мужчин.

– Кстати, она не так уж далека от истины, – заметил собеседник. – Неужели командир не заслужил, чтобы его память чтили достойно? И не стыдно Аде людям в глаза смотреть?

– Ада и стыд – несовместимые понятия! Ей не знакомо это чувство!..

Глава тридцатая

Рабочий день только начался, а Тополевский уже провел совещание и отпустил подчиненных. В кабинет заглянула секретарь: